Сегодня, за несколько часов до того, как я написала эти строки, я вновь стояла на углу Главной улицы в солнечном центре Понивилля. Я понимала, что играть «Плач Ночи» на публике целиком было бы глупостью, так что я исполняла лишь малые отрывки из него, чтобы сродниться с ними до самых корней души, для того, чтобы когда придет время, исполнить полную композицию, укрывшись от всех.

Множество пони останавливались послушать, и немалая их часть бросала мне биты в металлическую банку, что я поставила у своих ног. Я видела Доктора Хувса, Бабулю Смит, Кэррот Топ и множество других приятных лиц. Несмотря ни на что, я не теряла своего сосредоточения вплоть до тех пор, пока не появилась одна конкретная пони. Прежде чем она подошла слишком быстро, я скрытно пододвинула банку с битами своим левым задним копытом, пряча ее от взглядов под зеленым кустом позади меня.

— О, какой небесной красоты мелодия! — сказала Рарити, и ее сапфировые глаза сияли ярко в свете полуденного солнца, когда она стояла предо мной со своими седельными сумками. — Но, дорогая, вы, похоже, просто замерзаете! Скажите мне, вы больны?

— Я… эм… я в полном порядке, — сказала я с улыбкой, ни на секунду не теряя ритм своих телекинетических касаний струн. — Я не больна. Просто я более чувствительна к холоду, чем любая среднестатистическая пони. Но посмотрите, у меня ведь есть эта чудесная толстовка и очаровательный шарф.

— Это замечательно! — сказала Рарити, ходя вокруг меня кругами. — Я просто не могу смотреть, как столь одаренный музыкант, как вы, замерзает насмерть! Отличный выбор шарфа, дорогая. Он восхитительнейше сочетается с цветом ваших глаз.

— Так и сказала пони, что мне его подарила, — заметила я.

— Что ж, если вам интересно мое мнение, то я считаю, что вы заслужили этот дар. Ваша музыка действительно придает прогулке по нашему городку настоящее очарование. Осмелюсь сказать, меня искушает желание дать вам несколько битов только лишь для того, чтобы показать, сколь высоко я это ценю.

— Хехех… — я прочистила горло и с трудом удержала мелодию.

— Поверьте мне, в этом нет нужды. Я… я-я даже не рискну такое предположить, — сказала я, хотя мои легкие уже сжались от стыда, стесняя дыхание.

— Ерунда! — взмахнула копытом Рарити и сказала: — Разве вы не слышали, дорогая? Щедрость — это линза души! Как иначе мы сможем увидеть, насколько нам всем повезло, что мы живем?

Она вскинула голову.

— Но если вы настаиваете, я просто оставлю вас наедине с вашей сногсшибательной музыкой. Возможно, мы когда-нибудь встретимся снова?

Я почувствовала, что мне стало легче дышать. Я посмотрела на нее и улыбнулась.

— Да. Я уверена, мы встретимся.

— Превосходно. Пока-пока, мадам маэстро! Хехехех… — и она ушла.

То был канун праздника Летнего Солнца. По всему Понивиллю пони собирались в небольшие веселые группки, окружая сияющие костры, что светили подобно янтарным султанам под алым сиянием поцелуя угасающего заката. Воздух полнился смехом, шепотом и музыкой, когда обитатели деревни готовились к ежегодной традиции - ночи, проведенной без сна в радостной власти братского единства. Принцесса Селестия в этом году посещала Балтимэр, но это не мешало понивилльцам пылко приветствовать утренний восход и возносить благодарность своей повелительнице-аликорну за то, что она каждый день несет свет Эквестрии.

Одна душа, тем не менее, была далека от ликования. Земной пони сидел одиноко у костра, отстранившись от гущи толпы. Мрачная тень той ночью лежала на его оранжевой шкуре и землисто-коричневой гриве, и она дополняла собой меланхоличное выражение лица жеребца, устало глядящего в пламя, лишь едва-едва прядающего ушами в ответ на музыку, что лилась через его опущенные плечи. И, тогда как вокруг него медленно умирал день, возводя пурпурный купол над полной летней радости деревней, он, закрыв глаза, лишь холодно вздохнул.

И в этот самый момент эхом прокатился сквозь треск горящего костра веселый голос.

— Карамель! Эй, здорово, дружище! Что с тобой такое?!

Карамель посмотрел наверх, вздрогнув, а затем вздохнул с облегчением. Он надел заученную улыбку, столь же сладкую, как и его имя, и притом столь же нетвердую.

— Здорово, Тандерлейн… Блоссомфорс. Что вы двое задумали?

Пара пегасов пододвинулась к костру, у которого сидел Карамель.

— Мы у тебя тоже самое спросить хотим, друг! — заявил Тандерлейн. — Вся банда уже отвисает у ратуши.

— Говорят, нареченный сын Мэра — Вондерболт — приехал сюда из Клаудсдейла! — добавила Блоссомфорс с широкой улыбкой, и ее веснушки подсветились близкими язычками пламени. — Наверняка он покажет нам какие-нибудь воздушные трюки, прежде взойдет луна и начнется фейрверк!

— Хмм… Звучит, конечно, здорово, — сказал Карамель с улыбкой, которая уже увядала. — Но поймите, ребята. Ваша маленькая компашка пегасов, безусловно, крута, но, когда я с вами, я всегда чувствую себя балластом.

— Чушь! — лицо Блоссомфорс вытянулось. — Как ты мог такое вообще сказать, Карамель? Мы обожаем, когда ты с нами.

— Ага, к тому же… — Тандерлейн подергал бровями. — Там будет Винд Вистлер…

— Шшш! — Блоссомфорс своим молочно-белым крылом стукнула Тандерлейна легко по груди. — Тандер! О чем мы недавно говорили…?

— Тьфу! Извини! Я всего лишь пытался…!

Карамель прочистил горло. Он посмотрел на пару и сказал:

— Вы сегодня оба — Души Солнцестояния, не так ли?

Два пегаса глянули на него, застенчиво улыбнувшись. Их щеки подернулись одинаковым тоном красного, а их копыта беспокойно принялись ковырять землю.

— Да, то есть…

— Значит, получается, это ваш второй раз подряд, когда вы были Душами Солнцестояния?

— Здесь, на самом деле, нет никаких других вариантов…

— Я знаю, все пони говорили о нас еще со Дня Копыт и Сердец, но…

— Е-мое… хехехех… неужели это прям так важно?

Карамель мягко и крайне искренне улыбнулся им.

— Я рад за вас. И, я уверен, все другие пони тоже. Я надеюсь, для вас праздник Летнего Солнца будет фантастическим и запоминающимся. А что же до меня… Я только лишь хочу посидеть здесь и расслабиться. Много всего прошло за последний год, и только сегодня мне выпала первая возможность… просто подумать… ну, понимаете?

— Но это ведь не значит, что ты должен думать в одиночку, ведь так? — спросила Блоссомфорс с сочувствием, озарившим черты ее лица. — Это же особенная ночь, Карамель. У тебя есть друзья. И, на самом деле, Винди буквально накануне говорила, как она… о… эм…

Она виновато закусила губу и глянула на Тандерлейна.

Тандерлейн улыбнулся, коснулся ее носом и в последний раз глянул в сторону Карамеля.

— Ты уверен, что не передумаешь, бро?

— Ну же, Души Солнцестояния, — говорил Карамель отстраненным голосом. Он закрыл глаза и снова отдался расслабляющим музыкальным аккордам, что были серенадой для его ушей, мягко уводящей вглубь ночи. — Встретьте рассвет вместе. Не беспокойтесь обо мне.

Два пегаса медленно, грустно покинули его. Их копыта звучали далеким шорохом на фоне треска углей костра. И едва лишь его друзья стали лишь памятью, Карамель вздохнул. Он открыл глаза и нарисовал два одинаковых круга в земле меж ним и огнем, будто бы намечая карту вечности своего одиночества.

И точно в этот самый момент музыка стихла.

— Это ведь во многом как видеть сны, не так ли?

Карамель моргнул, ощущая себя неуютно. Он поднял голову, оглядываясь кругом, пока, наконец, его взгляд не упал на меня.

— Эм… Что как видеть сны? — спросил он.

— Жить, — сказала я, стоя в нескольких метрах позади него, прислонившись к деревянному столбу. Моя лира левитировала передо мной; я подняла оба передних копыта, чтобы опустить каменно-серый капюшон со своего рога. — Восход и закат: наши дни проходят мимо, меж сном и пробуждением. Это похоже на постоянно меняющуюся постановку с самым темным занавесом, который только можно представить.

Я мягко улыбнулась и принялась перебирать магией струны на лире. Инструмент вел разговор; мои слова были лишь фоновым рефреном[8].

— А ты — ты кажешься актером, потерявшим мотивацию. Могу ли я осмелиться спросить — почему?

— Послушайте, спасибо за вашу заботу, но, если вы не против, я на самом деле здесь просто хочу расслабиться со своими мыслями, — сказал он. — Но вы можете… эм… Вы можете, впрочем, играть свою музыку. Ее приятно слушать.

— Хмммм… Что ж, ладно, — я легко улыбнулась и продолжила перебирать струны мягким касанием магии. — Музыка так музыка.

Но по мере того, как мелодия продолжалась, Карамель едва ли оставался спокоен. Он ерзал, его ноги вздрагивали с резкостью, способной поспорить со щелчками углей в горящем костре. Наконец он заговорил.

— Мои друзья просто меня не поймут.

— Хмм? — произнесла я, продолжая играть. — Что ты сказал?

— Мои друзья. Пегасы, которые здесь только что были.

— Те, что счастливо ушли прочь без тебя? Кто может их винить? Это ведь должна быть ночь радости и праздника, не так ли?

— Ну, да…

— И есть ли причина, по который ты не празднуешь вместе с ними?

— О, ничего серьезного, — сказал Карамель.

— Что ж, хорошо. Я просто буду здесь стоять и играть, — произнесла я, с трудом пряча улыбку.

Его челюсть напряглась. Раздув ноздри, Карамель громко пробормотал:

— Я раньше любил это ежегодное событие. Но в этом году... это непросто.

Он говорил со мной, а ведь я была абсолютной незнакомкой. Что-то в усталых чертах его лица оглашало его отчаянную нужду говорить, ибо в противном случае я бы никогда не стала тратить силы на выманивание истины из него.

— Как ничто другое, праздник Летнего Солнца напоминает мне о том, сколько времени осталось позади… — он испустил дрожащий вздох, вновь устремив свои голубые глаза на пламя перед собой. — … и как мало хорошего вышло в итоге.

— Ясно, — я кивнула, наполняя воздух грустной мелодией, что подходила к тону его голоса. — Итак, кому-то не спится — не говоря уж о том, что кому-то ничего не снится.

Он криво улыбнулся слегка, затем скосил на меня глаза.

— Вы ведь не отсюда, не так ли?

— Я не собираюсь распространять какие-нибудь ужасные слухи, которые твои знакомые могли хотя бы запомнить, если ты об этом.

— О, я совсем не о том, — сказал он, хотя дрожь в его голосе ставила честность слов под вопрос. — Просто… сейчас праздник Летнего Солнца и все должны быть у себя дома, там, где они счастливы.

Он нервно сглотнул и добавил:

— Они должны быть с теми, кого любят.

— Я… далеко от дома, — сказала я с холодной отстраненностью. Но холод этот быстро сменился теплотой улыбки, когда я тронула струны лиры весело и с напором. — Но те, кого я люблю? Хехех… Их я не покину ни на мгновение. А что насчет вас, господин хороший?

— У меня… — голос Карамеля дрогнул, будто некий жуткий кинжал прорывался сквозь его плоть. — У меня все непросто.

— Что же может быть настолько непросто, чтобы уничтожить саму возможность чего-то столь простого, как поиск себе второй Души Солнцестояния? — заметила я с улыбкой. Напев кратко мелодию, чтобы саккомпанировать нотам моей лиры, я продолжила говорить:

— Ведь это традиция, что стара как само время. Когда Принцесса Селестия впервые подняла Солнце над Эквестрией, она увидела три пары пони — предков единорогов, земных пони и пегасов — и благословила эти Души Солнцестояния светом, что необходим им был для основания цивилизации, стоящей на красоте, чести и любви. И по сей день у каждого пони есть драгоценная душа, которую они ценят выше всего. И уверена, ты не исключение.

— Хммм… Да… — промямлил Карамель. — Думаю, все потому, что я боюсь.

— Разве не боимся все мы?

— Но это же не оправдание! — воскликнул он, нахмурившись в гневе, вряд ли направленном на меня. — В последнее время жизнь у меня непроста. Но я могу справиться с ней в одиночку. Но Винди…

Гримаса гнева рассеялась на лице Карамеля, сменившись выражением боли. Он вздохнул, сгорбившись вновь на земле перед костром.

Я напела и сыграла на струнах еще несколько аккордов, прежде чем вновь бросила на него взгляд.

— Полагаю, ты говоришь о некой ‘Винд Вистлер’, которую недавно упоминали твои друзья.

— Хммф… Она в моей жизни особенная кобылка, — сказал Карамель, позволяя своему взгляду плавиться в пламени костра. — Ты сказала, что жизнь - это как сон, так? Когда Винди рядом, это всегда хороший сон, и я не хочу от него пробуждаться никогда. Она так добра, так весела, так честна и умна. Ее смех заставляет меня распадаться вдребезги так, будто я сложен из спичек, и только звук ее голоса может собрать меня вновь.

— Хихихи… — я хихикнула и остановила свою игру на лире. — Сдается мне, я наткнулась в этом году на костер Вильяма Фланкспира.

Он улыбнулся криво и бросил на меня взгляд уголком глаза.

— Винд Вистлер сама однажды сказала, что я говорю как поэт. Хотя, когда я рядом с ней, мне кажется, будто я набрал в рот камней. Мне никогда не удается сказать то, что нужно.

— Редко слова работают так, как того желаем мы, — сказала я. Решительно я возобновила игру на лире, заполняя гармонией пространство меж глотками воздуха. — Так почему же Винд Вистлер сейчас не здесь, не с тобой? Я бы заплатила сотню битов, чтобы посмотреть, как взрослый жеребец выплевывает камни, набившиеся ему в рот.

— Я бы мог попросить ее стать моей Душой Солнцестояния в мгновенье ока. Но…

— Но, что?

— Это было бы неправильно, — сказал он тоном поражения.

— О?

Карамель сглотнул. После нервного вдоха, он, наконец, решился сказать:

— Жизнь моей семьи на ферме дошла до последнего предела. Наши посевы сельдерея умирают, и мы не сможем вырастить достаточно к грядущему сезону урожая в этом году. Мои мать и отец отчаялись настолько, что начали продавать собственность, но даже это не помогает нам. Я нанялся на две разные работы в городе, только лишь для того, чтобы поддержать их, чем могу, но боюсь, уже слишком поздно. Моя семья связалась с какими-то дальними родственниками в Вайнпеге. И мы всерьез задумываемся над тем, чтобы уехать из города до Теплого Очага, покинуть ферму — продать ее, и все такое. Я, наверное, могу остаться в Понивилле, но что это будет за жизнь? В самом лучшем случае, я буду жить в квартире, едва находя время, чтобы поспать, лавируя меж двух, а то и, быть может, трех работ.

— Однозначно, звучит как большая неудача, — сказала я с глубокомысленным кивком. — Хотя, я должна спросить, каким бы прямолинейным ни показался вопрос — как же это все связано с тем, что ты сейчас не проводишь время с Винд Вистлер?

— Мы все больше и больше сближались большую часть прошедшего года, — сказал Карамель. — Она так мало знает обо всем том ужасе, который обрушился на меня. И все в моей жизни обещает стать еще безумнее, и… и…

Он зажмурил глаза, кратко вздрогнув.

— Она так весела и полна жизни. Ей ни к чему оказаться придавленной к земле весом неудач такого вшивого земного пони, как я. Ни к чему ей мои проблемы, загрязняющие голубое небо над ее головой. Я… я люблю ее. Я действительно люблю, и вот почему я должен ее отпустить…

Я выдала низкую ноту. Ее острая дрожь танцевала меж нас, когда я бросила заинтересованный взгляд в его сторону.

— Да неужели?

— Если я предложу ей стать моей Душой Солнцестояния, я подам ей неверный знак, — пробормотал он. — Это праздник Летнего Солнца, наступление нового года — для меня, по крайней мере. Пришло время мне отдать себя работе на мое будущее… И ее будущее тоже.

С тяжкой грустью он посмотрел в огонь, так, будто веселые цвета его жизни были брошены во всепожирающее пламя.

— Пришло время мне… отказаться от Винди. Это к лучшему.

— Хммм… — я кивнула и сказала монотонным голосом: — Всегда к лучшему, когда мы позволяем мечте умереть прежде, чем она исполнится. В конце концов, ведь когда мечта приводит нас туда, куда мы жаждем попасть, пропадает всякий смысл мечтать, не так ли?

Карамель моргнул. Он посмотрел на меня, прищурившись.

— А?

Я хихикнула.

— Хихихи… Тебе тоже кажется это чушью, да? — я продолжила играть, на этот раз бросая в мелодию веселый ритм. — Скажи мне, ты когда-нибудь слышал Легенду о Безумной Пони?

— Эммм… — Карамель почесал голову в растерянности, затем хитро ухмыльнулся мне: — Чего? Ты, значит, возомнила себя бардом?

— Я раньше делала и куда большие глупости. Хочешь ее послушать?

— Что? Легенду? — он сглотнул и снова повернулся к огню. — Не знаю. Она длинная?

Я бросила взгляд на западный горизонт. Там, на краю мира, все еще лежала полоска алого. Луны нигде не было видно.

— Достаточно короткая, как и все хорошие вещи в этом драгоценном мире. Если ты хочешь, я не скажу ни слова, и позволю говорить моей лире. Разницы особой нет…

— Хех, я не против. Я ведь никуда не тороплюсь… — он вздохнул и уставился на далекие костры, где другие пони сейчас общались в больших компаниях, все отмеченные радостью, который он был столь болезненно лишен. — К тому же, мне не помешает хорошая история. В последнее время жизнь была скучной повестью.

Я улыбнулась. Самая лучшая аудитория — это невинная аудитория. И самая сложность в том, чтобы продержать ее в том ж невинном состоянии на протяжении всей истории. Не задумываясь ни на мгновенье, я подняла лиру высоко над своей головой и позволила грядущим нотам взмывать высоко, куда не дотянутся до них языки пламени костра.

— Легенда о Безумной Пони начинается в городке — совсем как этот — во время праздника Летнего Солнца — столь же торжественного и ликующего как и этот, которым мы сейчас уже готовы насладиться…

Двенадцать месяцев тому назад я была хнычущей размазней. Я лежала на боку в темном углу амбара на краю города, свернувшись в клубок и закрыв лицо парой дрожащих копыт. Единственное, что могло в своей болезненности поспорить со скорбью, что терзала меня, был леденящий холод, продирающий меня до костей. Уже несколько дней этот мороз, это замогильное дыхание, что гнало меня в страхе по улицам Понивилля, было моим беспощадным врагом. Но в тот момент, тем не менее, прячась там, в заброшенном амбаре, среди пыли и сена, я приветствовала это ледяное чувство, ибо дрожь, что оно на меня насылало, стряхивала мои слезы, заставляя меня думать, что все, что со мной происходит, — на самом деле лишь иллюзия.

Судорожным от икания дыханием я обоняла деревенские ароматы, окружающие меня. Эти руины были моей родственной душой — столь же потерянным и забытым кусочком истории. Моя седельная сумка, полная жалких пожитков, была брошена в угол, когда я, спотыкаясь, вошла сюда, и сейчас, в редких солнечных лучах, тонкими иглами пробивающихся сквозь дырявые доски кровли амбара, я почти не могла отличить мою лиру от случайных останков фермерского инвентаря, разбросанного вокруг.

Еще один всхлип, еще один приступ дрожи: я слышала, как жалким писком мой голос прорвался сквозь крепко сжатые губы, и голос этот был совершенно чужим для меня. О, как и я сама хотела бы забыть себя, думала я. Жизнь моя не казалась бы столь невыносимой, если бы я не могла более помнить чувств, что по-прежнему охотятся за мной как гончие псы — памяти о безумной пони, сеющей по городу разрушения, о лице Твайлайт Спаркл, глядящем сквозь меня, будто я невидимка, и об огромной высоте, что легла подо мной, когда я стояла на крыше ратуши, качаясь на краю…

Я застонала и зарыла лицо в копыта. Я казалась себе маленьким жеребенком. Я пыталась бежать отсюда, направившись на восток. Если бы я только могла добежать домой, в Кантерлот, я бы так и поступила. Но меньше чем через полмили от границы Понивилля чудовищная стена холода обрушилась на меня, столь могучая, что я начала терять чувствительность ног. Я бросилась назад, к центру городка, где собралась с силами и попыталась отправиться на этот раз на запад. После того же расстояния, оставленного позади, неслышимый буран ударил по моему телу, и мне пришлось развернуться назад, в сердце моей внезапно возникшей тюрьмы.

Не было никакого смысла молить пони о помощи. На самом деле, я даже не хотела на них смотреть. Жители Понивилля были веселы. У них был всякий для этого повод, но я не ненавидела их за это. Я ненавидела себя. Оказываясь у них на пути — подвергаясь воздействию их радужных ожиданий — я только лишь больше осознавала, как холодна, голодна и испугана я была. Так что я поступила так, как эти три фактора меня вынуждали — я спряталась.

Я убежала на западный край города, где холод был достаточно слаб, чтобы его терпеть, но достаточно суров, чтобы держать меня в сознании, и забилась в пустое нутро этого заброшенного амбара на обочине грунтовой дороги. Я хотела собраться с мыслями, но вскоре я поняла, что такое решение этой задачи даже невозможнее чем мне казалось. Мне нужно было собраться с духом, но тот слишком быстро рассыпался на сотни мелких кусочков, которые вместе уже не собрать, как нельзя собрать слезы, текущие по моим копытам на грязный пол и солому.

Даже если бы я и могла привести себя в норму, я не знала, хочу ли того. Мне не нравилась перспектива того, к чему душа моя будет прикована, той судьбы, которую я не могла предсказать. Одно дело – быть бездомной. Но быть безымянной? Ты можешь жить в особняке, купленным за самое большое в мире состояние. У тебя может быть миллион домов, миллион акров земли с миллионом слуг, живущих на ней только ради следования твоим приказаниям. У тебя быть может даже клочок земли на самом священном кладбище мира, зарезервированный для тебя. Но до тех пор, пока ты безымянен, у тебя нет места, который можно назвать «дом», ни в этой жизни, ни в том, что лежит за ней.

Я размышляла об этом, я плакала из-за этого, дрожала в отчаянии, лежала без сил из-за этого, когда впервые появилась она.

— Земли ради! — ее протяжный голос эхом отразился от ветхих стен амбара. Мои уши услышали шорох четырех копыт по ту сторону деревянной дверной рамы — из сияющего внешнего мира вошел силуэт. — Кажись, я шото слышала! Эй… Есть кто? Кто-нибудь? Кто здесь?

Я и не подозревала, что во мне еще сохранилась какая-то энергия, но, тем не менее, я вдруг вскинулась на ноги с громким тяжелым вдохом. Я повернулась к ней, и первое, что я увидела, — это ее веснушки. Яркая полоска света выхватила пару ее зеленых глаз и самую теплую из виденных мною за три голодных дня улыбку.

— Ухты! Здорово тебе! — она помахала обоими передними копытами над головой, чтобы показать, что не желает зла. Я увидела коричневую шляпу, до смешного длинную светлую гриву и две корзины яблок, висящих у нее по бокам. — Расслабься, сахарок. Я совсем не хотела тя пугать.

Она выглядела как само определение сильной, бесстрашной, работящей земной пони. И вдруг, все эти черты внезапно растаяли и переплавились во взгляд, полный мягкости и сестринской заботы.

— Ой, дорогуша, выглядишь ты совсем плохо! Я слышала, как ты плачешь как бедная вдова у дороги в никуда. С тобой все хорошо?

Что я могла ей сказать? Что могу я сказать кому угодно, что будет иметь хоть малейшее значение? Жизнь дала мне молоток и стамеску, но мой мир обратился в грязь и песок. Я даже почти пожалела, что не прикинулась мертвой вместо того, чтобы ей отвечать. Может, я бы тогда осталась незамеченной, каким и должен быть призрак, которым я стала.

Вместо этого она твердо посмотрела на меня и сказала:

— Ты ведь понимаешь, шо этот амбар тут стоит брошенным уже десятки лет, ага? Твой дом далеко?

Ее слова были вкусными, как успокаивающая музыка, которую мне не выпадала прежде удача услышать, и они были достаточно добры для того, чтобы выжать еще больше влаги из моих глаз. Я лишь шмыгнула носом, потому как не могла оторвать взгляд — не от нее, а от парных корзин красных фруктов, украшающих ее фигуру. Внезапно я осознала, насколько сухо у меня во рту. Послышался глухой бурлящий рокот, будто сотряслась деревянная постройка у нас над головой.

Она тоже услышала этот звук, но, будучи в более ясном сознании, правильно распознала его.

— Хехех… Голодная, да? — она ухмыльнулась, следя за направлением моего взгляда. — Что ж, давай познакомимся как надо, а? Меня зовут Эпплджек. Держи.

Она, повернув голову себе за спину, ловко подхватила носом фрукт и кинула его мне.

— Держи апельсин. Хехехех… кхм. Это старая семейная шутка.

Но я уже ее не слышала. Вкусовые сосочки на моем языке кричали криком мне в уши, ибо я заглотила яблоко меньше чем за минуту. Давясь, но не возражая против того, я завела несколько мягких кусочков, как упирающееся стадо, себе в глотку. Догрызя яблоко до сердцевины, я не была до конца уверена, помогло ли оно мне утихомирить голод, но, по крайней мере, оно совершенно точно высушило мои слезы.

Эпплджек присвистнула.

— Тпру, лошадка[10]! Тише, девочка! Хехехех… Хорошо, шо я их мою перед тем, как отнести на рынок, а? — она уселась на задние ноги передо мной. — Што ж, я те сказала свое имя. Думаю, мне, мож, повезет услышать твое?

Я содрогнулась, избегая ее взгляда, равно как и вопроса. Даже сейчас, мне кажется, я говорю мое имя вслух только лишь чтобы успокоиться. Его, определенно, придумала не я, и если бы я решила найти подходящую ему замену, я бы выбрала мою лиру. Разве может что-то лучше выразить мою сущность? Все, что было важно для меня в тот момент это то, что что-то терзало меня сильнее, чем холод и голод. Эпплджек была такой настоящей, такой теплой, такой… материальной. Я готова была сделать все, сказать что угодно, лишь бы разбить нависающий горизонт одиночества, грозящий затопить собой все.

— Лира, — в конце концов выдавила я. — Лира Хартстрингс.

— Лира, — кивнув, отчетливо прошептала она. Дотронувшись копытом, она приподняла поля своей шляпы и улыбнулась мне безмятежно. — Оченно красивое имя у тя, Лира.

Взгляд мой мгновенно вновь подернулся дымкой. Я чувствовала биение своего сердца. Я хотела обнять ее. Я хотела, чтобы она обняла меня. Я хотела тепла, безопасности, счастья, и я знала — ничто из этого не продлится долго. Ничто из всего этого не продлится долго. Мне надо было закончить разговор тогда раз и навсегда. Мне нужно было взять свои седельные сумки и убежать галопом из амбара, спрятаться в лесу, где куда менее одаренные интеллектом существа улыбались бы мне, кормили бы меня и напоминали бы мне, что я все еще что-то, достойное любви. Как напоминал тогда успокаивающий голос Эпплджек, лаской своей изгоняющий дрожь из моих членов, будто и не была я покрытой грязью и потеками слез оборванкой.

— Я знаю этот город как подошву моего копыта, — продолжила Эпплджек. — И я скажу, я тя прежде тут ни разу не видела, Лира. Ты тут типа навестить семью? Есть тут кто, к кому я тя отвести могу? Нет же никакой нужды убиваться тут, в этом грязном старом амбаре, да?

Она моргнула, и скосила на меня глаза.

— Эм… Мисс Хартстрингс?

Поначалу я не могла понять, почему она задает мне так много вопросов. Но едва фигура ее качнулась и начала тонуть в безграничных тенях, до меня дошло. Я теряла сознание. Я упала в обморок как какая-то жалкая дамочка, потеряв чувствительность тела. Голод, похоже, не столь утомителен, пока не напомнишь себе, что ты еще способен есть пищу. Это чувство лишило мои ноги опоры, а когда я очнулась — мир показался мне в тысячу раз ярче, чем внутренности амбара. Я увидела землю, проплывающую подо мной, и когда я подняла взгляд, то увидела качающийся горизонт.

— Эй, очнулась! — я почувствовала вибрацию голоса Эпплджек. С дрожащим вдохом я поняла, что она тащит меня, перекинув через свою спину. Грунтовая дорога вела к красному амбару, ютящемуся меж садов, полных вкусных яблок, и я плыла над дорогой к этому сияющему центру. Мир за пределами Понивилля становился все холоднее и холоднее, но тепло тела и дыхания Эпплджек расплавили мою дрожь.

— Просто расслабься, сахарок. Я тебя несу в безопасное место. С тобой все будет просто замечательно.

— Здесь… — я, будучи переброшенной через ее позвоночник, боролась за ровность дыхания. Дни панического бега по улицам Понивилля принесли боль моим ногам, которую я только сейчас начала ощущать. — Здесь ты живешь?

— Отож! Ферма Сладкое Яблоко, родина самых лучших красных фруктов во всей Эквестрии! — мы прошли мимо деревянной ограды и тележек для яблок. До меня доносились звуки домашнего скота и запах сена. — Но мы с моей семьей можем устроить тебе экскурсию попозже. У тебя, кажись, оченно злая лихорадка, Лира. Тебе надо согреться.

Едва услышав это, я ахнула.

— Ты… т-ты помнишь мое имя?

— Ну конечно же, дорогуша! Хех… Только то, шо семья Эпплов — простой фермерский народ, еще не значит, шо мы простаки!

Иногда мне кажется, что единственный в мире неисчерпаемый ресурс — это слезы. Закрыв глаза, я улыбнулась — хрупкой, распадающейся на осколки улыбкой — и крепче ухватилась за Эпплджек. Мир вокруг меня был ярок, будто праведный огонь выжигал потрепанные грани кошмарной дымки, что нависала над моей головой последние дни.

Меня почти расстроило то, что меня сняли со спины. Я открыла глаза, внезапно осознав, что я в доме этой благословенной кобылки, уложена на диван в середине старинной гостиной, полной семейных фотографий и самодельных домашних украшений. Передо мной был камин, и он был пуст, как и я внутри. Вид этот пробудил во мне дрожь, и Эпплджек, должно быть, заметила это, ибо вскоре она уже хватала сухие дрова с металлической стойки.

— Вот, дай-ка мне его зажечь. Устраивайся поудобнее, а я пойду за Бабулей Смит, шоб она сделала тебе суп.

— Бабуля… Смит…? — прошептала я. И в тот момент мои уши встали торчком, уловив звук голосов в дальнем конце дома. Эпплджек была здесь не одна. Это место было живым, и я чувствовала свою чужеродность, сидя на безукоризненно чистом семейном диване, со своими взъерошенными волосами и запятнанной шкурой.

— Ее зовут Лира Хартстрингс, Бабуля! — услышала я направленный через весь дом крик Эпплджек, в продолжение разговора, о котором я, в моем отупленном состоянии лишь отчасти была осведомлена. — Я ее нашла у самой границы города! Бедняжка, кажется, уже очень давно не знала никакого гостеприимства.

— Сп… — я закусила губу, ежась от новой волны дрожи. — Спасибо вам большое, м-мисс Эпплджек. Но вам не стоило так напрягаться только лишь чтобы… чтобы…

Мой голос затих, ибо я вдруг погрузилась в целое море согревающего жара. Был зажжен камин и мои уши с наслаждением встретили вкусное пощелкивание горящего дерева, а мое тело поистине растеклось по каждой складке дивана.

— Оооооооооо, Селестия, это прекрасно, — прошептала я с пьяной улыбкой.

Ответная улыбка Эпплджек была куда как очаровательнее.

— Нишо не лечит болезнь лучше, чем купание в тепле камина семьи Эпплов, — она подмигнула. — Блин, помню я, когда у меня была пони-оспа. Свернуться здесь у огня помогло мне пережить не одну лихорадочную ночь.

— Я не больна,— сказала я так вежливо, как только могла. — Я…

Я ощутила болезненный комок у себя в горле. Я не хотела слишком злоупотреблять щедростью этой кобылки, но, в то же время, то был первый раз за множество дней, когда я могла… расслабиться и забыться. Я хотела выплеснуть все свои проблемы на кого-нибудь, но я не хотела отягощать их тем, что они едва ли вообще способны понять.

— Я растеряна, Эпплджек, — выпалила я. Пробежав копытом сквозь мою растрепанную гриву, я подавила всхлипы прежде, чем они успели начаться. — Я так растеряна… и я не знаю, с чего мне начать.

— Шо ж, не знаю, как насчет тебя, но я считаю, шо дом — это всегда лучшее место, откуда можно начинать.

— Дом?

— Дом — это то, шо определяет пони, по крайней мере, я всегда в это верила, — она поставила металлический защитный экран перед выложенным кирпичом очагом и подошла ко мне. — Когда-то давно, когда я была просто маленькой кобылкой, я покинула эту ферму и отправилась в большой город, думая, шо я смогу жить другой жизнью, не так, как остальная моя семья. И клянусь, то было одно из самых-самых тупых решений в моей жизни. Хех. Я чуть глаза себе не выплакала за те несколько дней, пока я не убежала обратно домой; и с тех пор все у меня в полном порядке.

Она встала надо мной и нежно провела копытом по моей гриве, подцепляя то торчащий из нее листок, то соломинку, что я собрала на себя в том амбаре, где она нашла меня.

— Иногда мы покидаем наш дом — даже если это означает, шо мы сбегаем из места, дороже которого для нас в мире нет, — потомушт мы так жаждем найти себя. И шо тогда происходит? Мы только теряемся еще больше.

— Я не сбегала из дома, Эпплджек, — сказала я с мягким вздохом. Невидимый порыв ветра настиг меня из ниоткуда. Горящий очаг вдруг оказался в долгих милях от меня, когда образы Кантерлота замелькали у меня перед глазами. — Я бы все отдала, чтобы вернуться туда. Но я не могу.

— И почему же, сахарок?

Я закусила губу. По моей шкуре побежали мурашки. Я прижала передние ноги к груди и боролась с ледяными тенями так долго, как только могла. Эпплджек была так добра ко мне. И меньше всего мне хотелось награждать ее видом истощенного гостя, упавшего без чувств посреди гостиной. Никогда еще в своей жизни я не предвидела, что стану такой, какая я есть сейчас: бездомной бродягой, единорогом без предназначения и титула. Всю свою жизнь я наблюдала бродяг, собирающихся по дальним темным улицам Кантерлота, и я всегда смотрела на них с одновременно жалостью и любопытством. А теперь я оказалась на их месте, источая тот же омерзительный запах. Но даже у тех убогих душ было больше надежды, чем у меня. Даже если я смогла бы добраться до дома, смогла бы я претендовать на то, что прежде было моим? Могли ли мои родители хоть чем-то помочь мне?

Мама. Папа.

— Ничего, — прошептала я дрожащими губами. — Ничего не осталось у меня, к чему я могла бы вернуться.

Я вжалась глубже в диван. На мгновенье мне захотелось, чтоб это был гроб.

— Хммм… Шо ж, пока шо у нас здесь есть для тебя местечко, сахарок, — сказала Эпплджек. Ее самоотверженность оттеняла лишь яркая улыбка на лице, с которой она быстро подошла к шкафу, открыла его и принялась копаться в рядах висящей внутри одежды. — И у меня еще кое-шо есть для тя. В самый раз штука, от твоей лихорадочной дрожи.

После мгновения усердного копания она вытащила наружу свело-серый предмет одежды, ухватив его ртом. Она положила его рядом со мной.

— Вот, пожалста. Кое-шо, шо я надевала часто, когда была чуть моложе, шоб работать в садах осенью. Конеш, в последнее время я редко ее ношу, потомушт вырастила себе вторую шкуру. Хех.

Я посмотрела на нее, потом на подарок. После внимательного изучения я поняла, что это толстовка-свитер с длинными рукавами. Без задней мысли, я окутала одежду сиянием телекинеза и осторожно накинула ее на переднюю часть моего тела. Наконец после некоторой борьбы я просунула копыта в рукава и села с комфортом, что дала мне толстовка, обернувшая мои дрожащие конечности. Вскоре мурашки ушли, будто куртка впитывала тепло, плывущее ко мне от камина. Оглядываясь назад, я задумываюсь нередко, что больше тепла принес мне этот щедрый жест сам по себе. Эпплджек желала подарить мне частичку себя, и я будто бы оказалась в беспрерывных ее объятьях. Я не могла не улыбнуться, ибо я вспомнила, каково это - быть в компании пони, для которого ты значишь больше, чем какой-то чужак. Я была более чем готова назвать эту вежливую и чуткую кобылку словом «друг».

— С-спасибо. Правда, Эпплджек, — сказала я, свернувшись клубочком у подлокотника кресла, купаясь в теплом свечении очага. — Спасибо за все. Как я хотела бы тебе отплатить.

— Мой дом — это твой дом, — она лишь пожала плечами. — Расслабься, отдохни и приди в себя. Позже мы посмотрим, как тебе помочь с поиском своего места, как думаешь?

Я тихо-тихо хихикнула.

— Конечно, так и думаю, — я улыбнулась, позволяя серым рукавам толстовки свешиваться с копыт, преумножая тепло. Когда я была маленькой, я нередко завидовала Твайлайт Спаркл, желая, чтоб у меня тоже был старший брат, который бы заботился обо мне, пока родителей нет дома. Мне всегда было интересно, каково это. — Хотя не знаю, есть ли в мире место с таким же прекрасным камином, как у тебя.

— Эт хороший камин, — сказала, кивнув, Эпплджек. — Мой Па построил его. «Всегда будь уверена, что закладываешь хорошее основание», говаривал он. «Остальное сделает время, без сучка, без задоринки все будет работать, только если основание твердо.»

Она посмотрела на мгновенье в огонь. Казалось, она внезапно значительно постарела, хотя и сохранила куда больше силы, чем другие пони, в лицах которых я вижу хрупкую меланхолию.

— Я думаю, я всегда придавала этим словам много весу. Мой Па был основанием моей жизни.

Я плавала в облаке головокружительного тепла, но все же по-прежнему осознавала вес слов моего нового друга.

— Я уверена, он тобой гордился бы, — сказала я.

— Хммм. Я могу лишь только заставить его гордиться еще больше, - ее зеленые глаза сверкнули на мгновенье, когда она улыбнулась и затем прошла мимо меня. — Пойду узнаю, как там суп Бабули поживает. Вернусь мигом.

— Ага, хорошо, — сказала я, устраиваясь поудобнее на диване. Искры плясали на защитном экране передо мной. Я глядела в пламя, позволяя мыслям о недавних событиях расплавиться и утечь прочь. Я натянула капюшон моего свитера-толстовки на рог и глубоко вздохнула, прогоняя прочь мрачную часть себя, что контролировала мои дрожащие в страхе ноги столь много ночных часов, полных отчаяния.

Это была моя первая возможность сесть и глубоко подумать за последние дни. В результате нечто темное и таинственное всплыло в моем сознании, нечто, что танцевало на гребнях волн, по которым я плыла все недавнее время. Чем больше я размышляла об этом, тем больше мои уши вздрагивали, ибо я осознавала, что я раскапывала мелодию из темных глубин моей души. Некий бессмертный напев, что рождался в закоулках моего разума и оставался неспетым с того самого момента, когда я — испуганная и замерзающая жертва вечной ночи — содрогнувшись, очнулась в темном переулке.

Будучи столь погруженной в эти размышления, я лишь запоздало заметила желтую фигуру, идущую где-то на краю моего бокового зрения… вдруг остановившуюся и ахнувшую.

Я оглянулась на звук. Предо мной был маленький жеребенок с большими янтарными глазами. Красный бант болтался на алой гриве, ибо маленькая кобылка дрожала. Не мне одной было холодно? Нет, дело не в этом. Она меня испугалась.

— О, здравствуй, — сказала я настолько мягким и безобидным голосом, насколько смогла. Я улыбнулась и слегка наклонилась. — Ты, должно быть, сестра Эпплджек.

Девочка сделала шаг назад от меня, с глазами, большими как тарелки.

— Оххх… — ее челюсть отвисла, а на радужках ее глаз, как лунный свет на волнующейся глади пруда, заплясал отблеск белого света. – Охххх… Эйджей?!

— Шшш… все нормально! — я криво улыбнулась. — Думаю, твоя сестра забыла упомянуть, что у нее гости…

— Шо такое, Эпплблум? — знакомый оранжевый силуэт быстрым шагом вошел в комнату, затем немедленно застыл на месте. Мое сердце дрогнуло, ибо Эпплджек вдруг закричала: — Эпплблум! Уходи отсюда! Быстро!

Задыхаясь, маленький жеребенок шмыгнул к своей сестре. Я смотрела, в растерянности моргая, как Эпплблум спряталась позади кобылы. Эпплджек стояла в угрожающей позе, закрывая ее от меня и буравя взглядом меня на диване. От всей ее доброты и гостеприимства не осталось и следа, все разлетелось осколками об обвиняющий нахмуренный взгляд, твердый как алмаз.

—И кто-же ты, подери тебя сеном, такая?! И шо ты делаешь в моем доме?!

— Ч-что?! — ахнула я. Мое сердце тяжело стучало, будто намеревалось сию же секунду пробить дыру в толстовке. — Но… но… я просто… я думала…

— И это шо, моя куртка на тебе надета? — воскликнула Эпплджек, сощурив сурово глаза. Я слышала хнычущий голос Эпплблум, укрывающейся копытами, прячущей лицо. Позади обеих сестер, из соседней комнаты подошла старая зеленошкурая кобыла, приведенная любопытством о творящемся здесь жестоком беспорядке.

— Ты шо, лазала в моих вещах?! — продолжила Эпплджек, почти презительно. — Колись!

— Эпплджек, я…

— Ты… Ты знаешь мое имя? — Эпплджек наклонила голову набок. Ее гнев был на мгновенье потушен растерянностью, но вскоре это облако покинуло ее сознание, вновь сменившись презрением. — Тебя кто-то подговорил? Если так — это не смешно! Нам хватило компашки буйных жеребчиков, шо разносили нам амбар несколько месяцев назад! Этой ферме больше беспорядки здесь не нужны! Ну так ты будешь мне отвечать, или нет?!

— Я не понимаю! Я же Лира, помнишь? Мы же только что… — я остановилась на полуслове. Мое сердце на мгновенье застыло, и я почувствовала, как тепло гостиной вновь растворяется в пустоте. Следующий мой выдох был всхлипом, ибо я получила напоминание о собственной глупости. — О, благая Селестия, это снова происходит.

— Шо снова происходит?! Шоб тебя, барышня! Я тебя спрашиваю, с чегой-то ты вломилась в наш дом?!

— Слушай… Эм… — я, слабая, с дрожащими ногами, встала с дивана. — Это… я не…

Я сглотнула и сделала от них шаг назад, махая копытом. — Я не знаю, как объяснить э-эту…

— А ты попытайся! — по железному твердое и ледяное выражение лица Эпплджек приблизилось ко мне. Огонь озарял каждую жесткую линию ее лица, не оставив и капли света для ее веснушек. — Пока я не позвала полицию.

— Мы же говорили с тобой буквально секунду назад, Эпплджек! Ты принесла меня сюда с окраины города…

— Принесла тебя сюда?! Я тебя впервые в жизни вижу!

— Я знаю, тебе так кажется… но… я клянусь! — я сглотнула, прежде чем принялась заикаться как жеребенок-врунишка, отчаянно пытающийся избежать ремня. — Мы разговаривали! Ты разожгла камин! Ты дала мне эту куртку…

— Правдоподобная история. Ты считаешь, шо я тупая?

— Н-нет! Ради милости Луны, я не говорю о том, что ты… — я остановилась на месте. Дрожь моя возросла четырехкратно. Я чувствовала, что мои кости обращаются в лед. Мое зрение поплыло рассеянно по множеству семейных портретов, опоясывающих гостиную. Я не видела ничего, кроме лиц незнакомцев, вроде этих трех душ, что сгрудились предо мной. Они были для меня незнакомцами, и останутся таковыми навсегда. Лицо мое исказила гримаса, будто я рожала знакомый мне ужас… — Извините… я… м-мне… надо идти!..

— Ну уж нет…

Я развернулась и отчаянным галопом бросилась к дальнему концу дома.

— Простите меня!

— Эпплджек..! — раздался голос старой кобылы. — Она убегает!

— Нет уж, не убежит! Маки?!

Их кричащие голоса стихли, когда я рывком свернула за угол и понеслась к входной двери. Но вместо нее я врезалась во что-то большое и красное.

— Умф! — Я упала на задние ноги, чувствуя тошноту. Взглянув наверх, я ахнула. — Аах!

Высокий жеребец нависал надо мной, его красная шкура переливалась волнами моря железных мышц. В любой другой ситуации он был бы для такой кобылки как я прелестнейшим видом. Но в этот момент, тем не менее, он выглядел угрожающе, как плотоядный минотавр.

— Биг Макинтош! — услышала я голос пожилой кобылы, перекрикивающий приближающийся из комнаты позади меня цокот копыт Эпплджек. — Хватай ее, пока не сбежала..!

Я стиснула зубы, бросая быстрые взгляды направо и налево. Я заметила ванную комнату на расстоянии прыжка от меня. И едва красный громила бросился на меня, я выскользнула из-под его ног и кинулась к двери. Ручка уже засияла телекинезом, и я залетела внутрь, магически захлопнув дверь за собой. Дом сотрясался от копыт пони, что бросились по моему следу. Я поскользнулась на коврике и чуть не упала, удержавшись на своих четырех как раз вовремя, чтобы запереть дверь и прижать ее своим весом.

Дверь дрогнула раз, потом еще. Я закричала и прижалась к ней, дрожа, в отчаянии надеясь, что хрупкий бастион моего оголодавшего тела и искрящей магии выстоит против праведного гнева целой семьи.

— О, Селестия. О, Селестия, прошу тебя… - я начала рыдать, мои слезы скапливались на воротнике толстовки, подаренной мне призраком. Дверь содрогнулась в третий раз, и я чуть не опрокинулась, изо всех сил удерживаясь на копытах, скользящих по гладкой плитке.

— Отрой дверь! — услышала я голос Эпплджек. — Клянусь, я тебя не трону, девочка. Но — падуумай сама — тебе придется объясниться!

Я услышала бормотание одного из членов семьи прямо за дверью.

— Ты разве не знаешь, шо понивилльская полиция может тебя посадить за вторжение в чужой дом?

— Пожалуйста! Просто оставьте меня в покое! — плакала я, почти задыхаясь. Я шептала, прижавшись к деревянной поверхности двери: — Полиция ничего не сделает! Поверьте мне! Никто не может ничего сделать со мной. О благословенная Луна…

Я икнула и сползла по двери на пол, сжав голову копытами и крупно трясясь. Мелодия звучала сейчас громче, так, будто она хотела вырваться из моего черепа и залить стены ванной тем, что останется от моей души.

— Я просто хочу, чтобы кто-то помог мне, как почти помогли вы. Разве я слишком многого прошу?

С другой стороны не было ответа. Я сидела, шмыгая носом, обнимая свои задние ноги и трясясь, наверное, уже минуту… две минуты… три. Я моргнула, вытерла глаза светло-серым рукавом и взглянула наверх.

— Э-эй? — нервно проговорила я. И вновь, нет ответа. — М-мисс Эпплджек? Эпплблум? — я сглотнула. — М-маки?

Тишина.

В задумчивости я встала. Я долго смотрела на дверную ручку, прежде чем, наконец, собралась с силами, чтобы отпереть дверь телекинезом. Толкнув светящуюся дверь, я высунула голову в коридор. Там никого не было видно. Я успокоила свое захлебывающееся дыхание достаточно для того, чтобы проскользнуть по коридору. Доски пола скрипнули подо мной. Напряженно морщась, я крохотными шажками подошла к краю входа в гостиную, где эта катастрофа началась и тихо заглянула за угол.

Эпплджек стояла перед камином, повернувшись задом ко мне.

— Хммм… кажись, жуткая растрата дров посреди лета, — она опустила шляпу и почесала свою светлую гриву, глядя на потрескивающий очаг. — И кому эта идея в голову пришла? Эпплблум?

— Эт не я, сис! — ответил маленький желтый жеребенок, проходя мимо. — К тому ж, мне ж нельзя класть туда бревна без спросу у тя или Биг Мака! Разв эт ты мне не гришь каждый раз?

— Как бы ты там себя ни возомнила всей такой послушной, я иногда сомневаюсь…

— Эй! Эт шо еще значит?!

— Э… Не надо тут друг на друга шипеть, девочки! — старая кобыла уселась на кресло-качалку и улыбнулась, наслаждаясь теплом камина. — В конце концов, эт как раз то, шо старик-доктор прописал для моих костей. Хех ехех хех. Оххх… Эпплблум, будь хорошей девочкой, сходи за бабушкиным пледом. Вот хорошая моя кобылка.

— Конечно, Бабуля Смит.

— Я, пожалуй, пойду, помогу Биг Маку с делами, - пробормотала Эпплджек, бредя к задней двери дома.

—Разрази меня гром[11]! — она улыбнулась и покачала головой, уходя в алеющий закат. — И куда утекает время? Я, наверное, уже старею.

— Хихихихи… — не сдержалась Эпплблум, укладывая плед на свою бабушку. Вдалеке было видно, как Эпплджек закатила глаза и скрылась из виду.

Закусив губу, я отошла от этой сцены. Я стояла, не дыша, в коридоре, наедине со своей дрожью. Я бросила быстрый взгляд на мое отражение в круглом зеркале, висящем на стене. Всклокоченный, заляпанный грязью единорог глядел на меня. Подняв копыто, я поиграла с капюшоном, свисающим у меня за головой. Именно в этот момент я осознала предел дружбы, которую я могу позволить себе в этой жизни.

Мой желудок вновь забурчал. Я бросила печальный взгляд на выход из дома, но он будто магическим образом отдалялся от меня, равно как и вина за то, что я намеревалась сделать далее. За смазанное мгновенье, я галопом вбежала на кухню семьи Эпплов. Я открыла дверцы первого же шкафчика, попавшегося мне. Там я обнаружила буханки хлеба, которые немедленно смахнула в передней карман моей толстовки. Здесь еще было множество других вещей, на этой кухне — дорогие и соблазнительные безделушки, которые я могла бы продать за множество битов в центре Понивилля — но я не стала отвлекаться на то, чтобы коснуться хотя бы одного. Это было мое первое ограбление, и оно было маленьким. Я помолилась Селестии, чтобы оно было последним, и побежала прочь с фермы, в отчаянном рывке навстречу моей лире, как будто она была единственной вещью, что могла сказать мне теперь, что же отныне есть «дом».

Прошло почти уже тринадцать месяцев с тех пор, как началось мое проклятье. В эти дни, моя жизнь стала спокойнее. Мои дни теперь были полны покоя, осознания предназначения и решимости. Но я бы солгала, на самом деле, если бы сказала, что жизнь моя стала хоть немного проще.

У меня бывали ночи, когда среди стен моего разума не носилась громким эхом магическая мелодия. То были благословенные вечера, с единственным но — они давали мне возможность видеть сны. Ничто не делает пребывание в тюрьме более страшной участью, чем возможность видеть сны. В конце концов, в чем же сила проклятья без капли надежды, соответствующей ее мощи?

Когда я вижу сны, мне снится, как я иду по пустому Понивиллю. Там нет ни одного пони, кроме меня. Я — единственная видимая и слышимая душа. Каждый цок копыта — только мой. Каждое написанное слово принадлежит мне. Каждый выдох, каждая песня и каждый всхлип произрастает из моей и только моей глотки.

И даже если это кажется кошмаром, иногда я предпочитаю мир этих снов тому, через что я вынуждена проходить каждый день. По крайней мере, в моих снах я окружена запустением — куда более явной тюрьмой, чем та, что забрана решетками лиц столь великого множества счастливых и теплых пони.

Видя улыбку Твайлайт Спаркл, слыша ее голос, я каждый раз получаю напоминание о том, кем я когда-то была. Напоминание о тех днях, когда мы с Мундансер были жеребятками, когда мы играли в парках верхнего Кантерлота, воспроизводя ключевые моменты эквестрийской истории. Мундансер любила представлять, что она — Принцесса Луна, а Твайлайт, конечно же, всегда была Принцессой Селестией. Зачастую, я была вынуждена играть роль Старсвирла Бородатого. Обе они хихикали и подкалывали меня за то, что на наших маленьких сборищах я изображала грубого жеребца-волшебника. Оно того, впрочем, стоило, потому что ничто иное не приносило Твайлайт больше радости, чем возможность побыть Принцессой Селестией. Мир, казалось, становился ярче, когда она улыбалась, и то было действом, что я никогда не хотела нарушать.

Когда прошли годы, и Твайлайт покинула нас с Мундансер, чтобы жить под крылом Принцессы Селестии, я этого поначалу не осознала, но что-то, что никогда не может быть восполнено, покинуло нашу жизнь. Все трое, мы тогда были юными единорогами, и как всех волшебных пони в этом возрасте, нас чересчур глубоко затянуло в изучение истории, заклинаний и других кантерлотских искусств. Мундансер перешла в Филлидельфийский университет в погоне за своей мечтой стать учителем. Я изучала музыку и композицию в Школе для Одаренных Единорогов Селестии. Наши дни мы тратили на то, чтобы стать живыми хранилищами знаний; но мы устремились в будущее по разным путям. И в результате наше товарищество распалось, уступив место образованию и карьере на передовой наших жизней.

Но ни разу, тем не менее, это нас хоть как-то не беспокоило. Наша дружба была чем-то бессмертным, чем-то чистым и светлым. Время от времени Твайлайт Спаркл, Мундансер и я собирались вместе, чтобы поговорить о дорогах, по которым развела нас жизнь. Мы со смехом вспоминали о том, что делали в нашем детстве. И пока у нас была память о том, кем мы когда-то были, мы могли принять то, кем мы стали. Наша дружба будет длиться так долго, как мы будем помнить то, что объединило нас.

Сегодня же я -— единственная пони, что владеет роскошью возможности иметь эти воспоминания. Мундансер и Твайлайт утратили нечто, и они даже не знают об этом. Но должны ли они об этом знать? До тех пор, пока я помню их; до тех пор, пока они смеются, улыбаются и играют в Селестию и Луну в моем сознании, — ничто не утеряно. Я верю в это всем своим сердцем.

Так почему же, когда я изо дня в день вижу Твайлайт, я чувствую фантомную боль, будто что-то было оторвано от моей души, и оно кричит мне мольбы о воссоединении только лишь ради того, чтобы остаться онемевшей тенью чего-то теплого и невосстановимого?

Я счастлива, я чрезвычайно рада видеть, что Твайлайт обрела в Понивилле так много друзей. Было время, я волновалась за нее. Мы с Мундансер устремились за нашими карьерами с превеликим усердием, но Твайлайт Спаркл относилась к своему будущему с подлинной одержимостью. Во множестве попыток, когда я пыталась снова свести нас троих вместе, только Мундансер являлась на встречу. Вместе с ней мы волновались о жизненном пути Твайлайт. Мы скучали по ней и делились равными мерами беспокойства о будущем, что она для себя строила. В детстве Твайлайт питала великую привязанность к Принцессе Селестии, но мы с Мундансер обе сомневались, что она в полной мере готова к последствиям столь близкой связи с бессмертным аликорном.

Именно поэтому мое сердце столь полнится радостью оттого, что Твайлайт переехала в Понивилль. Ведь здесь живут пони, с коими она получила возможность найти общий язык. Я искренне верю, что они спасли ее от жизни в вечной изоляции, от судьбы, что вырвала бы из ее сердца саму возможность чувства той жизненной энергии, что поддерживает ее ум в тонусе.

И все же каждый раз, когда я вижу ее и ее друзей, я не могу не задуматься о том, как бы все было, если бы все сложилось иначе. Я приехала в Понивилль, чтобы навестить ее во время Праздника Летнего Солнца. Что, если бы та же возможность, что расцвела для Твайлайт, открыла ту же дверь и для меня? Возможно, я бы, так же как и она смогла бы завести друзей, смогла бы ходить на те же встречи, что и она, на те же пикники; смеяться над теми же смешными историями и улыбаться тем же мыслям, что и она.

Я прожила достаточно для того, чтобы знать, что жизнь есть сумма прожитых дней, но при этом, это еще и вкус увиденных снов. Иногда самый прекрасный хор — это тот, к которому ты не можешь присоединиться, тот, который ты можешь только слушать. Прошло уже много лет, но мне кажется, будто я по-прежнему играю роль Старсвирла Бородатого, поддерживая Твайлайт в ее главной роли, позволяя ее улыбке освещать сцену. Это чудесный спектакль, который достоин выхода на бис. Я просто не знаю, сколь долго смогу я одиноко просидеть, аплодируя.

Когда я вошла, у меня над головой звякнул дверной колокольчик. По богатому интерьеру магазина мод прокатилась нежная мелодия. Вскоре, впрочем, этот небесный перезвон был оттенен выразительным голосом, что сам мог похвастаться не менее певучим тоном.

— Добро пожаловать в Карусель-Бутик, где всякое одеяние — chic, unique et magnifique[21].

Я не могу сдержать улыбку. Поистине, это потрясающе утонченное приветствие, насколько я вообще могу судить по своему опыту.

— Простите… — я заговорила столь мягко и вежливо, как только могла. Прошло уже около недели с тех пор как я исполнила Плач Ночи. Я почти восстановила свои нервы, а потому вновь была рада выйти на публику. Ласкающие глаз занавеси и запах чистых тканей убаюкали мой дух, когда я со своей грубой седельной сумкой и непритязательной толстовкой вошла в это роскошное заведение. — Мне сказали, что здесь работает кобыла по имени Рарити. Могу ли я поговорить с ней?

Давным-давно, я установила себе простое правило «приветствия» для пони, которых я уже неплохо знала. Исключительно для простоты процесса, изображение неведения оказалось полезной привычкой: мне не хотелось никого пугать обращением к ним сходу по имени. Уже очень долгое время я ни разу не сомневалась в необходимости этого моего жизненного принципа.

— О, дорогая, но вы и так говорите с Рарити. Единственной и неповториииимой, — она укорила меня как принцесса, отчитывающая нерадивого слугу. И в то же время у ее голоса была некоторая музыкальная сторона, как будто она специально подчеркнула сатирой саму идею подобной снисходительности.

— Ах, только послушайте, что я говорю, — воскликнула она, подавив смешок. — Приношу извинения, мэм. Клянусь, наверняка есть поговорка насчет работы над прекрасным платьем, когда внутри все поет. Это как закупаться продуктами на голодный желудок. Только напрашиваться на неприятности, хмм? Хмм-хмм-хмм…

Снаружи был прекрасный день, и это я могла сказать уже только по одному сиянию, что сочилось на стены сквозь ажурные окна этого заведения. Упомянутая белая единорожка вертелась вокруг бального платья, которому еще предстояло пройти долгий путь, прежде чем стать атласным шедевром. Тон голоса Рарити соответствовал игривому художественному настрою ее нынешнего проекта. Я, можно сказать, ощутила себя преступницей из-за того, что вмешалась в это действо.

— Ни к чему извиняться, — сказала я с улыбкой, стоя позади нее. Я вытянула шею, косясь на ее фигуру, будучи вдруг притянутой любопытным зрелищем ее работы. Есть в мире вещи, способные неожиданно поглотить все внимание. И Бутик Карусель пропитан атмосферой волшебства — мне казалось, я попала на родину всех магических вещей.

— Я слышала в городе о ваших талантах и мастерстве, — воскликнула я, сопротивляясь дрожи достаточно для того, чтобы не подавать виду. — И мне интересно, не желаете ли вы заработать еще несколько битов?

— За какую же работу, позвольте поинтересоваться? — тихо произнесла Рарити, не оборачиваясь. Она добавила еще одну голубую ленту на край расклешенной юбки голубого одеяния. Она была неразлучна со своей работой; я — лишь терзаемый любопытством спутник на орбите священного для нее проекта. — Как бы я ни хотела избежать того, чтобы показаться пренебрежительной по отношению к новым фантастическим возможностям, я иногда бываю перегружена крайне внушительным списком заказов. Если вы действительно слышали обо мне в городе, то, не сомневаюсь, вы уже осведомлены о моем в последнее время довольно строгом расписании встреч. Загляните на рецепцию[22], дорогая, там вы найдете очень детально проработанный список с условиями, по которым я принимаю заказы.

— О, я хочу вовсе не платье, — сказала я с нервной улыбкой.

Она слишком сильно дернула ленту, чуть не порвав нитки свежих швов, которыми та крепилась к платью. Даже не глядя на нее, я буквально ощущала, как она часто-часто заморгала.

— О? — ее голос слегка надломился. Комната потускнела на кратчайший момент. — Если не платье, то что же тогда, позвольте спросить?

Я решила быть настолько прямолинейной, насколько возможно.

— Я слышала, что ваш особый талант — работа с драгоценными камнями, — мой взгляд пробежался быстро по ее сапфировой Метке, пока я теребила неловко свою седельную сумку. — Пони сказали мне, что вы хороши в обнаружении и зачаровании по-настоящему редких драгоценных камней.

— С-сказали, вы говорите? — ее голос был лишен выражения, напоминая собой гладкую ткань ее неоконченного платья. Она застыла на месте, будто глядя сквозь свою работу. — Что ж, эти пони определенно честны. Что же вам нужно, мисс…?

— Лира Хартстрингс. И мне нужно кое-что зачаровать, — сказала я. Чувствуя холодок в воздухе, не идущий от проклятья, я добавила с улыбкой: — И я не хотела бы без необходимости обращаться к каким-либо другим мастерам в городе. Я слышала, что вы — лучшая, так к чему мелочиться?

— Хмммм… — она медленно и изящно повернулась, чтобы посмотреть на меня, и улыбка на ее лице возникла столь же легко. — Говорят, я лучшая? Что ж, полагаю, это что-то то значит.

— Но… я не знала, что вы так заняты, — сказала я, слегка поежившись смущенно. Я давно уже поняла, что я всегда буду занозой в теле этого города. Что бы я ни делала или ни говорила, ситуация всегда даже близко не остается столь же безмятежной, как до моего появления. — Вы работаете над чем-то действительно прекрасным. Я не хочу нарушать ваше сосредоточение подобным жалким запросом.

— О, дорогая, гоните подобные мысли! — она немедленно бросилась ко мне так, будто я была качающимся на краю лестницы, готовым упасть, маленьким жеребенком. Я внезапно стала самой важной персоной в ее мире. Я не слишком-то ожидала такого эффекта, а потому мое сердце екнуло. — Не хотела бы я излишне рисоваться, а именно этим я это и считаю, но я могу зачаровывать камни буквально не глядя. Среди прочего, это дело только помогает мне лучше сосредоточиться, так что, по сути, это положительно скажется на моей работе над платьем! А теперь… кхм….

Она царственно мне улыбнулась. В ее глазах сияли искорки, что их не покидали. Я вдруг поняла, откуда она взяла свой вкус к красоте.

— И о скольких же каменьях идет речь, мисс Хартстрингс?

Я заглянула в седельную сумку. Все четыре звуковых камня, что продала мне Зекора несколько дней назад, совершенно лишились зачарования. Если, исходя из предположения, что мне хватит храбрости, я вообще надеюсь исполнить застрявшую у меня в голове новую мелодию, то я не добьюсь решительно никакого прогресса, пока не заряжу все четыре камня до их полной магической силы. И чем скорее я верну их к изначальному великолепию, тем скорее я снова окажусь в погребе, и буду исполнять элегии, бросая свою душу в темные глубины бездн тайны, холода и теней…

— Только один камень, — сказала я ей. Я достала один темный кристалл из сумки и поднесла его телекинезом к кобыле. — Я работаю над кое-какой новой композицией, и мне не помешает мана-батарейка поблизости, чтобы… чтобы… ну…

— Чтобы поймать ту особую искорку вдохновения? — Рарити мгновенно выхватила камень, как будто он принадлежал ей самой с самого начала времен. Она повертела его телекинезом перед глазами под разными углами, изучая взглядом эксперта. — И не говорите. Я очень хорошо знаю, каково это чувство. Единорог зачастую является отражением своего окружения. Нередко я практически жалею тех, кто не благословлен возможностью контакта со щедрыми энергетическими нитями нашего сверхъестественного мира. Вы когда-нибудь слышали о Хойти Тойти? Воистину, настоящий бриллиант в серой массе кутюра земных пони. Широко ходит легенда, что он якобы создал свой первый успешный модельный ряд, работая в деревянной лачуге на окраинах Лас Пегасаса. Ха! Можете в это поверить?

— Оххх…

— Хммм… Охохо, теперь я понимаю, почему вам пришлось прийти к самой-самой лучшей зачаровательнице камней во всем городе, — сказала она, игриво подмигнув мне. — Бедняжка через многое прошел! Он теперь, можно сказать, годится только на то, чтобы подпирать дверь! Что же вы, дорогая с ним делали? Вызывали с его помощью Виндиго из небытия?

Я закусила губу. С боем я прорывалась сквозь свежую волну воспоминаний, всех как одно очерченных морозом и тенями.

— Скажем так, я не такой уж среднестатистический сочинитель музыки, — тихо произнесла я в итоге. Мои уши дернулись, когда я попыталась вытрясти мелодию из своей головы хотя бы для того, чтобы добавить ровности звучанию моего голоса. — Иногда мне приходится достигать великих глубин — глубже, чем история помнит — для того, чтобы восстановить священнейшие из баллад, утерянных для нас. Я верю, что существуют песни, значащие для народа пони так много, что мы более не способны удержать их в памяти, и процесс их нахождения требует от меня куда больше, чем только лишь один мой талант. Он требует так же и много… эмм… магической энергии. Это… не слишком, случаем, бессмысленно звучит на ваш взгляд?

Я поморщилась, не таясь. Я уже собиралась покинуть Карусель и попытаться повторить всю эту встречу заново на следующий день.

Но нечто, что могло быть утеряно, оказалось вовремя спасено любезностью Рарити, и только ею одной.

— Что для меня очевидно, дорогая, так это что передо мной художник, ищущий красоту, и это нечто, что я без единой задней мысли глубоко уважаю, — она улыбнулась мне поверх тусклого драгоценного камня. — Я тоже питаю глубокое восхищение перед классицизмом. Если бы я могла изобрести машину времени и отправиться в эпоху Старсвирла Бородатого…

Она поднесла ко лбу копыто и описала взглядом круг по потолку бутика.

— Оооо, звезды, сколь много было утонченных произведений дизайна брошено на съеденье голодной моли и обречено на горькое увяданье в веках! Если бы я только могла вернуть в наши дни хоть одну иллюстрацию, я бы возродила в современной Эквестрии истинный вкус и элегантность. Но, увы… — она вновь сосредоточилась на темном камне и любяще прошептала, будто лаская отражение, кроющееся под ониксовыми гранями. — Для чего же еще мы живем наши жизни, если не для того, чтобы изобретать, вдохновлять и просвещать?

Я сглотнула и неловко улыбнулась.

— Не могу сказать, что я хоть чуть-чуть столь же творчески одарена как вы, мисс Рарити. Я просто историк.

— Чушь! Не недооценивайте свои способности! — она улыбнулась мне. — Никто не может быть на самом деле только лишь придатком прошлого. У нас у всех есть будущее, которое мы строим все вместе, каждый в своей уникальной, особой манере, разве не так?

Я отвела от нее взгляд. Стены здесь были усеяны в случайных местах сияющими каменьями и зеркалами. Куда бы я ни поглядела, я видела белую шкурку Рарити и ее фиолетовую гриву в отражениях этого сверкающего калейдоскопа. Моих цветов не было видно нигде.

— Я не слишком-то загадываю на будущее, — в конце концов пробормотала я, и снова глянула на нее. — Разве это такое уж преступление — жить в настоящем?

— Мой опыт мне говорит, что святые и преступники зачастую разделяют подобный взгляд, так что к чему на это налегать, хмм? — легкомысленно отметила она, затем прочистила горло. — А теперь, дорогая, насчет… возвращения великолепия вашему когда-то великолепному драгоценному камню…

— О, эм… — я переступила с ноги на ногу. — Я знаю, сейчас он не слишком впечатляюще выглядит, но это…

— Созданный турами звуковой камень. Поверьте мне, дорогая, я в камнях разбираюсь. Должна сказать, это замечательный экземпляр. Там, где турам не хватает эстетики, они восполняют ее внутренней сущностью. Если бы он был сделан любой другой культурой Эквестрии, то можно было бы и не надеяться его перезачаровать.

— Какая цена будет приличествовать подобной услуге?

— Хмм… — Рарити говорила громким шепотом, подходя к ближайшему окну и, раздвинув телекинезом занавески, пропуская тем самым прямиком в самое сердце бутика сияющий луч полуденного солнца. — Ужасно много времени прошло с тех пор, как я последний раз предоставляла услуги зачарования, если так подумать. Но, если я правильно припоминаю цены, которые я требовала…

Она остановилась на несколько секунд, столь долгих, что я могла лишь только предположить: она просто изображала поиски в памяти, исключительно только для того, чтобы их изображать. Вскоре она бросила умиротворенный взгляд на меня.

— Три бита, дорогая. Вполне подходит, как вы думаете?

Я не могла сдержаться. Я сощурила один глаз, моргая на нее, и помялась, перед тем как ответить:

— Эм… Да. Это… очень щедро с вашей стороны.

— Хммм… Пожалуй, мне это часто говорят, — ее голос задрожал к концу фразы, будто она проснулась этим утром, хихикая, и до сих пор не могла перестать; и воздух тут же засверкал не только от ее искристого телекинеза, которым она перенесла металлический штатив из шкафа. Она сдула с треножника пыль, слегка кашлянув, и установила его прямо перед окном. — О, я рада, что эта штука еще не заржавела. Я очень бы подвела свою семью, если бы из-за меня этот станок оказался потерян.

— Если вы не против, я хотела бы узнать… эм… — я подошла к ней и к ее устройству. — Что именно это такое?

Она издала легкий смешок.

— Вы действительно всю жизнь держали свой рог застрявшим в исторических книгах, не так ли? Я внутри тихо рыдаю каждый раз, когда встречаю единорога, не экспериментировавшего хотя бы с еще одним стилем магии, — она прочистила горло и продолжила, методично устанавливая подлетевшую стеклянную линзу на верхний стержень устройства. — Это, моя дорогая, — селестионный увеличитель. Каждый предмет, что можно в этом мире зачаровать, имеет в себе общий элемент, который практически всегда способен вернуть блеск магии этих вещей без потерь.

Я моргнула и произнесла:

— Солнечный свет?

— Ммммхммм, — напела Рарити, наклоняя линзу и располагая ее под нужным углом так, чтобы сфокусировать тонкий луч усиленного света сквозь кольцо металлических зажимов на вершине установки. — Ее Величество Принцесса Селестия дает нам больше, чем просто тепло и красоту дня. Она дарует нам самую суть своего естества, нечто священное, что было унаследовано ей от самого Вселенского Матриарха. Правильно сфокусировав энергию солнца, мы, можно сказать, берем магию прямо из воздуха.

С напряженным выражением лица, она осторожно, осторожно поднесла магией тусклый камень и плотно его закрепила в полированном кольце зажима.

— Иииии… вот! Ах… Скажите мне, разве могут быть пони одарены чем-то более щедрым, чем свет самой Принцессы?

Я подошла ближе и внимательно уставилась на камень с чутким, жеребячьим любопытством. Поистине, прямо перед нашим взором, унылый вид звукового камня растворялся без следа, сменяясь сиянием, исходящим из центра темного кристалла в ответ на сфокусированный луч света. Оно было тусклым поначалу, но вскоре знакомое изумрудное свечение начало пробуждаться к жизни под гладкой поверхностью камня.

— Это… действительно красиво, — отметила я. — Это как поймать в банку величие аликорна!

— Нет, еще нет, — решительно сказала Рарити. Она отодвинула меня в сторону и подошла к камню так, будто он был алтарем. — Кхм. Теперь начинается моя работа, дорогая.

Она подмигнула мне и только тогда я поняла, что она действительно достойно заработает свои биты. С великим сосредоточением Рарити сфокусировала магическую энергию в своем роге. Еще одно сияние озарило эту часть Карусели, когда она вскоре принялась окружать камень каскадом искр.

Я поняла, что она использует свои таланты для того, чтобы установить на звуковой камень удерживающее заклинание. О том, чтобы повторить что-то подобное, я даже и мечтать не могла. После года изучения каждой посвященной лунной магии книги в библиотеке Твайлайт, я научилась исполнять фантастические приемы, но все равно дар Рарити меня поражал.

— Это… это невероятно, — я, улыбаясь, переводила взгляд с нее на камень и обратно. — И вы, кажется, это делаете с такой легкостью...

— Только потому, что это действительно легко, дорогая. Мммм… для меня, по крайней мере, — тихо проговорила она куда-то в сторону, не прерывая сосредоточения. — Я бы не хотела звучать хвастливо. У нас у всех есть свое место в мире. Я встречала единорогов, которые могут делать подобное в два раза быстрее, и при этом, они запрашивают за услугу в три раза больше. Я изо всех сил стараюсь не быть на них похожей. Истинный талант, в конце концов, служит для того, чтобы зарабатывать куда больше, чем просто деньги.

— Что ж, вы заработали мою благодарность, мисс Рарити, — кратко усмехнулась я, вынимая левитацией три золотых монетки из седельной сумки. — А также мои биты.

После того, как она грациозно приняла оплату в собственный захват, я добавила:

— Хотя, сколько бы я вам ни заплатила, ничто не сравнится с тем, каким золотым кажется сегодняшний день.

— О?

— Я осмелюсь сказать, что вы, кажется, сегодня в прекрасном настроении. Хотела бы я, чтобы все пони были бы в столь же солнечном настрое.

— Разве есть какой-нибудь повод, по которому они не желают в нем быть? — она продолжала зачаровывать камень, бросив на меня взгляд уголком глаза. Ее губы были сложены в улыбку так, будто она с ней была рождена. — Что ж, возможно, только я так говорю. Так уж сложилось, что на меня в последнее время свалилась удача в немалом количестве. Уж простите меня, если слова мои звучат несколько грубо.

— Нет ничего грубого в том, чтобы быть счастливой, мисс Рарити. Могу ли я осмелиться спросить, каков повод?

— Скажите мне… — мелодичный тон Рарити не поколебался ни на мгновенье. — Вы когда-нибудь слышали о Силвер Симс[23]?

Мой взгляд поплыл по богатым украшениям бутика, и у меня не нашлось слов для ответа.

— Не могу сказать, что слышала. Но, опять же… хех… что в имени?[24]

Ее реакция была весьма бурной.

— Однако же все, мисс Хартстрингс! — на какую-то секунду мне показалось, что она может случайно опрокинуть стенд, на вершине которого лежал заряжающийся камень. Она вновь бросила на меня взгляд, и глаза ее были жестки как алмазы. — Это то, что определяет пони! Имя есть сосуд славы и предназначения!

Я не ответила ничего.

К счастью, Рарити не закончила.

— И слава Силвер Симс опережает ее! Она — одна из самых престижных дизайнеров одежды в мире моды Мейнхеттена! Она создавала одеяния высочайшего класса для каждого показа мод в Филлидельфиии и Троттингеме за последнее десятилетие! Она производит роскошные костюмы для регулярного представления на Вечер Теплого Очага в Кантерлоте, и она даже создала самый последний на данный момент дизайн униформы для Вондерболтов!

— Ух ты, серьезная карьера.

— И это еще не все. Эффект, оказанный Силвер Симс на культуру Эквестрии положительно легендарен! И я не могу дождаться возможности поговорить с ней лицом к лицу.

— Еще как, готова поспорить, — сказала я, кивнув, прежде чем встряхнуться, когда внезапное понимание настигло меня. Я бросила взгляд на сияющие чистотой просторы бутика, изысканные платья, выставленные на показ, включая и последний проект Рарити. — Погодите, значит, Силвер Симс приезжает сюда?

— Уииии-хихихихи-Да! — Рарити изогнулась на месте. Я бы не удивилась, если бы у нее внезапно выросли пегасьи крылья, и она бы бросилась накручивать круги под потолком. — Выяснилось, что она едет в Троттингем и собирается остановиться в Понивилле по пути. Хойти Тойти, с которым, у меня, кстати, хорошие деловые отношения, кхм, смог с ней поговорить и лично порекомендовать ей заглянуть в мой Бутик! Сама Силвер Симс! Божественная королева моды! Заглянет сюда!

Она, казалось, была на грани обморока. Луч магического света мигнул в глубинах звукового камня, пробуждая ее от приступа восторгов.

— О, но это все только лишь моя маленькая жизнь. Я просто себя чувствую так… так… пузыристо, как сказала бы Пинки Пай. Прошу простить меня за то, что я не могу сдержать своего возбуждения.

— Похоже, у вашего возбуждения более чем уважительная причина! — сказала я с улыбкой. Она поднесла мне левитацией заново зачарованный камень, и я с благодарностью его приняла. — У вас, очевидно, отличный вкус к красоте. Не сомневаюсь, что мисс Симс с удовольствием посмотрит ваши работы.

— Что?! — ахнула Рарити, резким и помертвевшим голосом. Она пренебрежительно махнула копытом на просторы своего бутика. — Вы имеете в виду эти жалкие попытки в создании повседневной одежды?

Я бросила взгляд на ряды изящных сверкающих платьев, выставленных на показ.

— Они, на мой вкус, очень милы и впечатляющи…

— Вот именно! — она вяло прошла мимо меня, обращаясь к унылым манекенам, внезапно ее окружившим. — Если я хочу впечатлить кого-нибудь наподобие Силвер Симс, то мне нужно нечто большее, чем просто очень милое и впечатляющее! Мне надо нечто космического масштаба! Мне нужно выудить сверхъестественные способности, которые моя фантазия может предложить, из абсолютно всех уголков моего разума!

Я почувствовала, что оказалась вдруг зрительницей драматического представления театра одной актрисы, и оно стоило каждого потраченного золотого бита.

— Она здесь будет меньше чем через неделю! У меня осталось всего несколько дней на то, чтобы в лоске сделать Бутик достойным своего веса в золоте! Я должна сделать платье что поразит ее, ошеломит ее и отпустит из города лишь с моим именем, врезавшимся в ее разум столь глубоко и крепко, как ее собственное имя выжжено в сердцах каждой уважающей себя модницы отсюда до Голубой Долины!

— Похоже, вы уже спланировали всю свою работу, — сказала я. Я кинула звуковой камень в сумку и, застегнув ее, криво улыбнулась. — Нисколько не сомневаюсь — у вас получится найти время сделать что-нибудь совершенно ослепительное.

— Дело здесь, пожалуй, не сколько во времени, дорогая. Вдохновение — явление столь же спонтанное, сколь и божественное по своей природе. Я тянула свою лямку, работая по спискам заказных проектов, в надежде, что новая идея расцветет на почве повседневности. Увы, положению моему не помогает то, что по большей части мои клиенты делают… хех… весьма плебейские заказы, в лучшем случае. Будто Селестия накажет того пони, что пожелает заказать у меня что-нибудь с огоньком, во что я могу в полной мере вложить свою душу…

— Пожалуй, я этого не знала, — тихо и огорченно проговорила я. — Я почти что даже хотела бы чем-нибудь вам помочь.

— Хммм. Вы мне помогли вполне достаточно, дорогая. Вы мне позволили нести всю эту ерунду как раз тогда, когда оно мне было необходимо, — издав аристократичный смешок, она повернулась, чтобы меня оглядеть.

— Хотя… — она потерла подбородок в задумчивости. — Справедливость возможна будет только если я смогу помочь вам.

Я моргнула.

— Я не понимаю, — возможно, я была еще не в себе после исполнения Плача несколько дней назад. В противном случае мне было сложно найти причину для объяснения моей рассеянности. — Вы и так уже помогли мне с зачарованием.

— Забудьте о светящемся булыжнике, дорогая. Я, должна сказать, не могу не обратить внимание на несколько… теплый тип одежды, что вы для себя выбрали.

А. Ну конечно же.

— А что такого? — я бросила на нее лукавый взгляд. — Дайте угадаю. Она выглядит «поношенной»?

— Да, мягко говоря, — она улыбнулась и наклонилась ко мне, поднеся копыто, но буквально на дюйм не доводя его до моих передних ног. — Эм… если вы позволите…

— Конечно…

Она ощупала рукава, капюшон и всю остальную светло-серую ткань, обходя меня по кругу вплотную.

— Мммм… Да, да, да. Она определенно изношена на манжетах. И, ах, дорогая моя, эти заплатки! Даже если отбросить их неприглядный вид сам по себе, их швы уже начали распадаться! Родная, я знаю, что вы в этой куртке для того, чтоб согреться, но с учетом того, как стремительно она разваливается, я даже не могу представить, как она умудряется справляться с этой задачей!

Я лишь пожала плечами.

— Она вполне неплохо мне служила. К тому же, когда мне бывает холодно, эм, когда мне бывает очень холодно, я знаю и другие способы согреться.

— Одно дело заботиться о своих чувствах, но как же внешний облик?

— Прошу прощения?

— Ваша шкура редкого цвета, и она в этом просто невероятна, мисс Хартстрингс. И вы так хорошо заботитесь о своей гриве. Вы, очевидно, единорог с душой утонченной и благородной. Какая жалость, что вам постоянно приходится заворачивать столь милый образ в сущие лохмотья, — она сделала шаг назад и властно устремила свой рог в небо. — Я настаиваю! Вы совершенно точно обязаны позволить мне сделать для вас что-нибудь новое, что будет служить вам ту же службу, и даже лучше!

— О, мисс Рарити, — я покачала головой. — Правда, все нормально…

— Все, что скучно и обыденно — это нормально до тех пор, пока у нас не появляются средства, чтобы сделать это лучше. Пожалуйста, я обещаю вам, что вам будет лучше, — ее зубы блеснули в чарующем солнечном свете, изливавшимся на нас из окна поблизости. — Я даже не запрошу с вас оплаты! Помимо всего прочего, это ведь, в некотором роде, одновременно позволит мне и поразмять мои ментальные швейные мышцы и сделать вам в итоге подарок, достойный гордого ношения! Разве можно придумать лучший способ отметить прибытие Силвер Симс, чем отдать должное моде в компании столь грациозной кобылы, как вы?

— Прошу вас… — я глубоко вдохнула, хватаясь за края светло серых рукавов, чувствуя, будто цепляюсь за грани столь великого множества тайных, холодных, и в то же время священных воспоминаний одиночества. — Как бы я ни восхищалась вашей щедростью и готовностью оказать мне услугу…

Я кратко содрогнулась. Я получила то, что мне было нужно на тот момент. Мне и так более чем хватает разных вмешательств в жизни этих прекрасных и блаженных в своем неведении жителей Понивилля. У Рарити и так чересчур много дел, и мне не хотелось бы паразитировать на избыточном, в тот момент побочном продукте ее радости. И потому я решила сказать ей правду:

— Но я не могу расстаться с этой курткой, даже если вы, Хойти Тойти и Силвер Симс будете вместе работать над моей обновкой. У меня… у меня к ней в некотором роде особая привязанность. Это подарок, который одна очень добрая пони сделала мне, когда я в том больше всего нуждалась.

— Хммм… Что ж, тогда ладно.

Меня поразило, как легко мне удалось выиграть спор. Я даже, на самом деле, почувствовала некоторое разочарование.

— Я не могу заставить вас разрешить мне что-нибудь сделать для вас, дорогая. К тому же… — Рарити подмигнула мне, шагая к платью, над которым она работала, когда я только вошла. — Я прекрасно понимаю, что нельзя недооценивать силу искреннего подарка. Сентиментальность это, можно сказать, еще одно основное чувство, присущее пони. Я сильно сомневаюсь, что без него мы бы вообще помнили о том, что нас сделало такими, какие мы есть.

Я сглотнула и кивнула в сторону теней, скопившихся в углах бутика.

— Я говорю себе то же самое каждый рассвет.

— Но я никуда не собираюсь уходить отсюда, мисс Хартстрингс, на тот случай, если вы решите вернуться и принять мое предложение, — она добавила еще несколько лент в юбку платья. Ее голос отдалялся по мере того, как она погружалась в глубокое сосредоточение. — Я не могу дождаться возможности произвести впечатление на Силвер Симс, хотя я и очень не хотела бы забывать свою собственную клиентку, пусть даже на кратчайший момент.

Мне потребовалась целая гора усилий, чтобы поддержать жизнь в моей улыбке, пусть даже я и понимала, что она все равно ее не видела в тот момент.

— В этом я ни на минуту не сомневаюсь, мисс Рарити. Я… я желаю вам приятного дня, — я развернулась и пошла без оглядки прямиком к двери. Копыта мои, царапающие плитку пола бутика, звучали громко и чуждо этому месту.

— Я премного вас благодарю, мисс Спаркл, за вашу помощью в этом предприятии.

— Для меня помочь вам — большая радость, доктор Хувз, — сказала Твайлайт с улыбкой, опуская телекинезом последний из восьми кристаллов на место. Вскоре вокруг металлического ящика, стоящего на металлическом же пьедестале в центре городской библиотеки, образовалось кольцо из одинаковых драгоценных камней. И это был не простой ящик, но сложный: пустой внутри куб с множеством сквозных прорезей на серебристой поверхности, образующих запутанные руны. Сверху на кубе располагалась цилиндрическая платформа, что тускло сияла остаточным магическим зарядом.

— Надеюсь, вам это не покажется большой глупостью, — тихо проговорила стоящая посреди этой на скорое копыто организованной лаборатории Твайлайт, выравнивания последний кристалл в медном зажиме. — Но я всегда была большой поклонницей ваших научных публикаций. И я нахожу саму идею этого эксперимента просто запредельно захватывающей. Я, к примеру, верю, что все пони должны пожинать плоды магии, вне зависимости от того, с чем они родились.

— Вы даже представить себе не можете, как я рад слышать подобное от столь одаренного единорога, как вы, — ответил доктор Хувз. Было видно, как сияют его океански-голубые глаза, когда он склонился над сложным оборудованием, чтобы поправить зажатыми в зубах клещами металлическую панель на боку куба. Он скинул инструмент на поднос и продолжил: — Если бы у земных пони оказалась хотя бы половина возможностей единорогов, то производительность их труда превысила бы достижения пяти предыдущих поколений, вместе взятых. Я только надеюсь, что вы понимаете, что это не попытка злоупотребления магией, но попытка нахождения способа продвижения ее в направлении более безопасных и прикладных путей применения.

— Если позволите, я вот что скажу: Эквестрийскому Научному Комитету давно пора пересмотреть запрет на открытое использование магических машин для управления лейлиниями, — сказала Твайлайт, обходя кругом гору оборудования в центре комнаты и помогая Доктору в его окончательной детальной проверке. — В конце концов, прошла уже почти тысяча лет после Гражданской Войны и того наследия инфернального вооружения, что она после себя оставила. После возвращения Принцессы Луны и очищения ее от порчи Найтмэр Мун, я очень сильно сомневаюсь, что кто-нибудь в мире вообще когда-нибудь решится использовать магическую технику с недобрыми целями.

— Меня в дрожь бросает от подобных мыслей! — Доктор Хувз сделал глубокий вдох и оглянулся на свою юную коллегу-ученую. — Я провел многие месяцы, стоя на коленях перед Комитетом в Кантерлоте, пытаясь убедить их, что телепортационное устройство можно использовать только во благо… чтобы помогать производству и сельскому хозяйству. Если распорядок этой недели не будет нарушен, то, думаю, я наверняка смогу выбить из них финансовую поддержку!

— Есть только один способ проверить, стоило ли это все времени и усилий. Не так ли, Доктор? — Твайлайт бросила на установку последний взгляд и гордо улыбнулась. — Вы готовы начинать?

— После вас, мэм, — поклонился Доктор с лукавой улыбкой. — Здесь требуется ваша искорка, в конце концов.

— Сначала разберемся с самым главным, — заметила Твайлайт. Она повернулась к одному из углов комнаты: — Эй, Рейнбоу Дэш!

Рейнбоу Дэш сидела, ссутулившись, на лестнице, ведущий на второй этаж библиотеки. Она громко храпела.

Твайлайт нахмурилась.

— Рейнбоу!

— Кххр… Нгхх… Ннуаа… Ааыыых… А? Чего? — Рейнбоу Дэш, сонно моргая, подняла голову. — Уже готовы? Уже пора что-нибудь взорвать?

— Последний раз повторяю — мы ничего не будем взрывать!

— Нууу…

— Не будем, если все пойдет как надо, — нервно добавил Доктор Хувз.

— О! — Рейнбоу Дэш улыбнулась и потянула крылья. — Значит, еще есть надежда?

Врезавшаяся ей в грудь пара защитных очков заставила ее резко выдохнуть.

— Давай, надевай их, и будь готова вылетать! — твердо сказала Твайлайт Спаркл. Она затем обернулась к Доктору с куда более дружелюбным выражением лица. — На чем же нам испытать машину?

— Эм… Вот беда, мне наверное стоило это получше продумать, не так ли? — Доктор Хувз сглотнул и оглядел комнату. — Очевидно, это должно быть что-то инертное. Может, металлический грузик, или ящик, или… или… может даже пустой блокнот!

— Хех, ага, забудьте! — промычала Рейнбоу Дэш, натягивая очки на голову. — Я не нанималась к вам, ребята, для того, чтоб гоняться за падающими книжками! Я и так этим могу для Твайлайт заниматься в любой день недели!

— Ну… — Твайлайт закатила глаза, но подавила при этом улыбку. — Она вообще-то, права. Может…

Она оглядела знакомые очертания своей библиотеки, затем просияла.

— Ага! Я, кажется, знаю, что как раз подойдет! — она подняла деревянную резную статуэтку единорога с ее пьедестала и поднесла левитацией к глазам Доктора. — Органический материал проблемой не будет?

— Если он более не живой — то все идеально! — широко улыбнулся Доктор Хувз. Подхватив зубами «рог» резной статуэтки, он поднес ее к устройству и водрузил на цилиндрическую платформу на вершине куба. Затем он отошел на безопасное расстояние и встал рядом с Твайлайт. — Итак, мисс Спаркл. Обо всех проблемах мы позаботились. Ооой!

Он какое-то время поборолся с выскальзывающим из захвата выключателем, что был подключен к длинному проводу, выходящему из стенки куба.

— А, вот так-то лучше. Не слишком-то у нас получится начать без доступа к зажиганию, да?

Твайлайт хихикнула. Рейнбоу зевнула.

— Увы, нам нет нужды в пышности и официозе. Так что давайте поторопимся, как думаете?

— Так, сейчас… — Твайлайт сделала глубокий вдох. Сощурив свои фиолетовые глаза и стиснув губы, она направила рог на ближайший кристалл. После минутного сосредоточения, она выстрелила фиолетовым лучом яркого света прямиком в установку. Сияющий лазерный пучок прошел сквозь камень и преломился в нем точно как и было задумано, так же как и через семь следующих камней. Едва луч света описал три полных круга вокруг установки, все восемь камней разом направили этот сгусток сияния в куб, стоящий по центру. Вскоре этот пустой внутри ящик начал светиться изнутри, когда заклинание света, слетевшее с рога Твайлайт, зарядило энергией лейлинии, вырезанные на серебристой поверхности машины. Комнату заполнил высокий гудящий звук, заставивший стекла в окнах библиотеки дрожать в рамах.

— Эй, мои зубы дрожат как гитарные струны! — воскликнула Рейнбоу Дэш, стараясь перекричать растущий шум. — Это, конечно, круто и все такое, но это случаем не значит, что взрываться будем мы?

— Рейнбоу Дэш… — прошипела Твайлайт в сторону.

— Мы почти достигли максимальной мощности! — крикнул Доктор Хувз, когда в комнате задули, усиливаясь с каждой секундой, магические ветры. — Селестией клянусь, все идет по плану!

— Как мы поймем, что пора включать?! — ответила Твайлайт.

И как раз в этот момент деревянная статуэтка, стоящая на кубе, начала неистово дрожать.

— Эм… ребят?.. — Рейнбоу Дэш указала копытом на странное зрелище.

— Доктор?!..

— Точно! Сейчас! — он крутанул пульт в копытах. По проводу прямиком в сердце машины проскочила искра. На мгновенье вспыхнул яркий свет, когда лазерные лучи в последний раз выстрелили из кристаллов по кубу. Центр комнаты заволокла чернота, а затем эта тьма рассеялась как легкий туман.

Резная фигурка исчезла.

— Сработало! — воскликнул Доктор Хувз. Его широкая улыбка положительно искрилась.

Твайлайт в тот же момент резко развернулась к своей подруге:

— Рейнбоу Дэш! Давай!

— Уже! — отсалютовав, она открыла окно и взмыла в небо ракетой.

Комнату заполнила жутковатая тишина; двое ученых ждали возвращения голубой пегаски.

— Как далеко ее должно было отправить? — нервно спросила Твайлайт.

Доктор Хувз сглотнул; было видно, как его тело сотрясает дрожь нервного ожидания.

— Как минимум четыре сотни футов. Я не рискнул метить дальше. Просто я не знал, сколько энергии сквозь себя способна пропустить установка.

— Иногда маленькие шаги — самые безопасные, Доктор. Я аплодирую вашему осторожному подходу к планированию.

— Охххх… — он нервно поежился, стоя на месте и не отрывая глаз от открытого окна. — Планируй хоть всю жизнь, но это ничего не будет значить, если ничего не сработает. И я даже боюсь задумываться об ужасающей судьбе, которая, возможно, постигла ваше очаровательное произведение искусства при худшем раскладе.

— Очаровательное произведение искусства? — Твайлайт моргнула, глядя на него, а потом захихикала. — Мой дорогой Доктор. Если бы это как-то помогло науке, то я бы, не моргнув глазом, скормила эту безвкусицу радиоактивной гидре.

— Хех. В этом я не сомневаюсь. Можно сказать, это почти что как… — он остановился, и глаза его внезапно озарились. — Ого! Уже вернулись?

Твайлайт рывком развернулась, чтобы посмотреть самой.

— Рейнбоу Дэш? — она сглотнула. — Ну как?

Она влетела в окно, сложив передние ноги на груди. Замерев ненадолго для драматического эффекта, она очаровательно улыбнулась и развернула копыта, чтобы явить на свет резную фигурку единорога в целостности и сохранности.

— Та-дааа!

— Да! Сработало! — широко улыбаясь, Твайлайт вскинула копыта и подтолкнула Доктора. — Доктор Хувз! Я так, так рада за вас!

Он просто стоял там неподвижно, с лицом, застывшим в выражении восторженного шока и неверия.

— Четыре сотни футов… — он сглотнул; на его лице с остекленевшими глазами медленно росла улыбка. — Почти полгорода расстояния при пространственном смещении вертикально вверх, и при этом ни единой щепочки не отвалилось от испытываемого объекта!

— Ага, и зацените! — широко улыбнулась Рейнбоу Дэш, поднимая резную фигурку над головой как трофей в воздух, еще выше, чем где она зависла. — Эта штука все еще продолжала лететь в небо, когда я ее догнала! Кажется, вы себе соорудили какую-то безумно крутую магическую телепортационную стреляющую хреновину!

— Ээээммм… — лицо Доктора преобразилось.

Твайлайт закатила глаза и улыбнулась ему:

— Не обращайте на нее внимания. Я уверена, мы, Доктор, в учебники истории запишем подлинное название вашего открытия.

— Эй! — нахмурилась Рейнбоу Дэш. — Разве я не заслужила, чтоб и мое имя тоже вырезали где-нибудь на какой-нибудь научной статуе?! С чего это только вы трое получите все лавры?..

Она замолчала на середине фразы, поняв, что что-то не так. Она быстро сдвинула защитные очки на лоб и прищурилась, глядя на меня.

— Эм… А ты еще кто такая?

— Я? — я широко улыбнулась, сидя на читальной скамейке и аплодируя. — Я просто невероятно впечатлена!

— Аа! — ахнула Твайлайт Спаркл, стремительно развернувшись ко мне лицом. Доктор Хувз, столь же внезапно, как и обе кобылы, пойманный врасплох, подпрыгнул от неожиданности на месте.

— Кто… что…?! — заикалась Твайлайт, пристально глядя на меня пораженным взглядом. — Как вы сюда попали?

Я позволила моему лицу преобразиться под волнами «шока» и «замешательства».

— Эм… Я только что вошла... Приношу извинения. В библиотеку сегодня нельзя?

— Разве вы не видите, что мы проводим здесь магический эксперимент? — воскликнула Твайлайт, выходя из себя. — Библиотека закрыта, чтобы выступать в роли временной лаборатории! Я отправила моего ассистента Спайка развесить предупреждения и объявления по всему городу!

— Эм… — почувствовав, как мои уши прижались к голове, я невинно улыбнулась. — На боковой двери тоже?

Я указала на свою седельную сумку.

— Дверь была настежь открыта, когда я пришла сюда вернуть книги.

Твайлайт моргнула. Затем она, хмурясь, повернулась к Рейнбоу Дэш.

— Рейнбоу… Ты опять оставила боковую дверь открытой?

— Что? — она моргнула, крутя в копытах статуэтку. — Нет! Конечно же нет! Эм…

Закусив губу и обведя взглядом потолок, она проговорила ломающимся голосом:

— По крайней мере, мне так кажется, — она сглотнула. — Эм… Хотя, наверное, я могла…

— Охххххх… — Твайлайт провела копытом по лицу.

— Извините, мэм, — она посмотрела на меня устало. — Но вас здесь быть не должно. Кто знает, что с такой случайной пони как вы могло здесь случиться?..

— Вы видели, как у нас все получилось?! — широко улыбающееся лицо Доктора Хувза неожиданно загородило от меня Твайлайт. Экстаз ученого ошеломлял. — Мы успешно и безопасно телепортировали инертный объект на расстояние в четыреста футов! Можете себе представить, что станет доступно пони, если мы каким-нибудь образом сможем запрячь подобную технологию для обслуживания повседневных нужд?!

— Эм… Доктор? — Твайлайт, нервно улыбаясь, наклонилась к нему. — Я знаю, что вы возбуждены, но мне кажется, что сейчас не время…

— Я думаю, это просто невероятно! — громко сказала я.

— Если я вас правильно поняла… — я указала на кристаллы, окружающие куб. — Драгоценные камни усиливают световое заклинание, брошенное опытным единорогом, которое затем направляется в машину. Куб, в свою очередь, с помощью сложной многослойной структуры искусственно нанесенных рун, которые имитируют естественные структурные композиции лейлиний, преобразует потоки маны таким образом, чтобы они, поддерживая стабильность друг друга, создали сгусток свободной магической энергии, который может быть сфокусирован в единое модулированное заклинание. Я права?

Все три пони смотрели на меня неотрывно пустыми глазами, до того момента, пока Рейнбоу Дэш не встряхнула головой и не потерла ее, как при головной боли:

— Окей. Кто сюда пригласил энциклопедию в толстовке?

— Это… весьма впечатляющее наблюдение, — сказал Доктор Хувз с широкой, но как приклеенной улыбкой на лице.

— Вы фанат работ Доктора? — спросила, наклонившись ко мне Твайлайт. — Я знаю каждого единорога в Понивилле, и… если позволите мне прямоту, очень мало кто из них стремится к карьере в продвинутой науке.

Я мягко улыбнулась моему другу детства:

— Можно сказать, я… брала дополнительные уроки у самых лучших.

— Что ж, несмотря на обстоятельства, — Доктор Хувз протянул копыто. — Мне очень приятно поделиться моментом открытия со столь впечатляюще образованным единорогом, мисс…

— Лира, — ответила я с улыбкой и пожала ему копыто. — Лира Хартстрингс.

Я оглядела присутствующих.

— И я совершенно не намереваюсь умалять ценность этого чудесного события.

— Что вы, мисс Хартстрингс, — Доктор Хувз оглянулся с широкой улыбкой на своих ассистенток. — Если наши последующие эксперименты в ближайшие несколько дней окажутся столь же успешными, то тогда это уже будет вопросом нескольких лет, прежде чем телепортационное оборудование наподобие этого появится в каждом доме! О, даже более того, само по себе количество возможностей полноценного применения этой замечательной технологии для немагических пони просто уму непостижимо!

— Ага, ну… — Рейнбоу Дэш бесцеремонно водрузила резную фигуру на спину Твайлайт. — Этому пегасу нужно поскорее телепортировать свой мочевой пузырь, если вы понимаете о чем я.

Она зевнула и упорхнула прочь со словами:

— Постарайтесь без меня ничего не взрывать.

— Эм… безусловно, мисс Дэш, — ответил Доктор с напряженным выражением лица.

Твайлайт закатила глаза и пошла к выходу из комнаты.

— Мне нужно провести кое-какие проверки целостности этого… эмм… произведения искусства, чтобы убедиться, что оно действительно неповрежденное, как таковым кажется. Если позволите, Доктор… эм… и мисс Хартстрингс.

Когда Твайлайт убрела прочь, я обернулась к Доктору.

— Насколько я поняла, цель вашей работы над устройством в том, чтобы сделать телепортацию доступной для немагических пони, так? И при этом, я обратила внимание, что для того, чтобы запитать машину, вам требуется заряжающее заклинание от такого единорога, как Твайлайт Спаркл…

Доктор Хувз слегка покраснел.

— Да, ну, это ведь всего лишь прототип. Вне зависимости от того, какое изобретение мне удастся состряпать, телепорт наподобие этого неизбежно будет нуждаться в единороге в качестве источника энергии. Тем не менее, как только я разработаю самоподдерживающуюся мана-батарею, я склонен верить, что подобное устройство сможет предоставлять сотни зарядов заклинания пространственного перемещения после всего лишь единственной магической подпитки.

— Получается, вопрос скорее в передаче и хранении магической энергии, чем в создании самоподдерживающегося генератора?

— Ну конечно же. Нам еще не довелось открыть магию, идущую из ниоткуда, — любезно усмехнулся Доктор Хувз. — Некоторым вещам из научной фантастики лучше в ней и оставаться.

Хихикнув в ответ, я любовалась машиной издалека.

— Не могу не заметить, что цилиндрическая платформа на кубе сделана из аркания.

— Совершенно верно.

— Арканий часто используется в качестве магического подавителя. У этой платформы есть второе предназначение?

— На самом деле, вы совершенно правы, мисс Хартстрингс. Для фокусировки телепортационного заклинания машине нужна конкретная точка разрядки, место, в котором все искусственные лейлинии сходятся в единый пучок. И такая точка выхода для потоков магической энергии располагается у этой машины как раз под платформой.

— То есть, если бы вы не положили туда слой аркания, то…

— Заклинание излучалось бы из устройства в виде плотного потока необузданной энергии, — Доктор Хувз пожевал губу, бросив на машину тревожный взгляд. — Платформа, видите ли, играет здесь роль не только маленькой подставки под телепортируемый предмет.

— О, значит, здесь все-таки могут быть замешаны лазеры, — ухмыльнулась я. — И даже взрывы.

— Ничего подобного, пока мы контролируем ситуацию! — сказал Доктор Хувз с широкой улыбкой. — К счастью, мисс Спаркл не только очень помогла мне с предупреждением всех возможных неприятностей с устройством, но и предоставила помещение, в котором можно в безопасности провести эксперимент.

— Она очень самоотверженна, — проговорила я, неотрывно глядя на дальний конец библиотеки в стволе дерева. — Во многих смыслах.

Я глубоко вдохнула. Твайлайт и Рейнбоу Дэш должны скоро вернуться и, без сомнений, расстояние, нас разделявшее, вновь раздуло пламя их забывчивости, равно как и их гнева. Если я хочу избежать неловкой ситуации, мне следует покинуть Доктора Хувза. Но не раньше, чем получу ответ на вопрос, что молотом бился по стенам моего разума:

— Я не могу не обратить внимания, что пластина аркания предоставляет очень мало места для объекта испытания.

— Да. Мы собираемся провести больше тестов ближе к закату. С разрешения мисс Спаркл, я бы хотел попробовать перемещение более плотных и объемных предметов. Буду рад вас пригласить понаблюдать, мисс Хартстрингс.

Я учтиво ему улыбнулась.

— Как бы я ни была рада вашему приглашению, меня все равно беспокоит вопрос… — я сделала глубокий вдох. Назад дороги нет. — Возможно ли, что у вашего следующего прототипа будет телепортационная площадка большего размера?

— Я не понимаю вас. Зачем нам платформа большего размера?

Я уставилась прямо на него:

— Для телепортации живых существ.

Доктор Хувз моргнул, глядя на меня. Я заметила волну дрожи еще до того, как она проявила себя на его лице. Тем не менее, я внимательно слушала, когда он помедлил, обдумывая, и заговорил:

— Это… довольно сложно, мисс Хартстрингс. Я не хочу рисковать экспериментировать с подобными условиями, ни сейчас, ни, возможно, когда-либо вообще.

Я вскинула бровь.

— Могу я узнать, почему?

— Возможно, я опережаю события, так рано расставляя ограничения, но подобное совершенно не кажется мне безопасным.

— Почему же?

— Единороги, как, например, вы, мисс Хартстрингс, более чем способны пережить телепортацию, выполненную самостоятельно или при помощи других. Но… — он указал на куб, стоящий в центре круга из восьми кристаллов. — Несмотря на то, что устройство этого типа питается энергией светового зачарования, выполненного единорогом, магический выброс, что выходит с другой стороны слоев рун, крайне далек от чего-либо естественного. Когда единорог телепортирует себя из одного места в другое, то в пункт назначения пребывает абсолютно та же сущность. Причина этого в том, что он лишь путешествует по потокам тех же магических лейлиний, что питают самую его сущность. То же самое относится и к другим пони, единорогам или нет, что телепортируются вместе с ним. Его сущность, или, по сути, духовное я, сохраняет память о своей природе и природе тех, кто временно разделяет с ним лейлинии, по которым он перемещает свое материальное тело.

— Но… — задумалась я вслух, не отрывая глаз от внезапно ставшего пугающим устройства перед нами. —… когда машина перемещает живое существо — то, что появляется в пункте назначения, оказывается… отсоединено от своих лейлиний, не так ли?

— Ну, по крайней мере, так гласит теория, — кивнув, сказал Доктор Хувз. — Процесс телепортации не убьет это живое существо.

Он затем сглотнул и добавил с нервной улыбкой:

— Не сразу.

— Что вы имеете в виду?..

— Ну, телепортировавшийся возникнет в точке назначения, сохранив относительный контроль над своим телом. Тем не менее, потеря связей с лейлиниями неизбежно приведет к разрыву между материальным телом пони и его нематериальной сущностью.

— То есть получается — это как вырвать дух из тела.

— Можно сказать и так, — мрачно кивнул он. — Видите ли, мисс Хартстрингс, у меня никогда не стояло цели телепортировать пони с помощью этого устройства. Вместо этого, я просто искал способ, которым немагические пони могут пересылать друг другу материальные предметы на большие расстояния. Пройдет немало времени, возможно даже мне не доведется до этого момента дожить, прежде чем устройства наподобие этого смогут телепортировать живых существ от начала и до конца искусственным образом.

Я почувствовала, как дернулся мой хвост, едва я услышала эти слова. Я подняла на Доктора пристальный взгляд:

— Значит… вы говорите, что это все-таки возможно?

Он усмехнулся и поглядел в сторону, пригладив гриву копытом.

— Если бы только был способ компенсации разрыва нематериальных связей у подопытных… Единственное адекватное решение, что приходит мне в голову — еще один единорог, владеющий хотя бы посредственными знаниями высших категорий волшебства, чтобы достичь подопытного сразу же после телепортации и вкопытную подключить его обратно к его естественным лейлиниям. Но я даже не рискну представить себе объемы маны и усилий для концентрации, которые для этого потребуются. Даже в перспективе (по крайней мере, насколько мы сейчас можем судить) это слишком опасно, чтобы представлять какую-то выгоду.

— Что ж, я определенно рада, что вы пришли ко мне попрактиковаться, мисс Хартстрингс, — сказала Твайлайт Спаркл. Я слышала, как ее голос медленно кружил вокруг меня. Трудно было одновременно уделять внимание и ей и полю энергии, которое я поддерживала над собой. Я старалась изо всех сил, чтобы успевать и с тем и с другим. — Хоть такие заклинания, по большей части, требуют для освоения только тщательной концентрации, это не совсем то, что единорог может с легкостью освоить в одиночку.

— Я начинаю… понимать… насколько тяжело… это делать… — с трудом произнесла я.

Ее голос хихикнул. Звук этот должен был бы меня отвлечь, но у меня только лишь екнуло сердце.

— Вы слишком перенапрягаетесь, — сказала она. — Это не телекинетическое заклинание. Пассивные заклинания защиты — это ведь призыв магических полей, которые сделают всю тяжелую работу за вас. Вам ни к чему вкладывать в них всю свою силу. Главное — это расслабиться.

— Расслабиться? — заикаясь, проговорила я, чувствуя, как все четыре ноги дрожат под моим весом. — Как расслабиться?

— Ну, для начала, вам ни к чему так жмуриться.

Я глубоко вздохнула. Осторожно подняла веки. Туманная библиотека обретала резкость, и посреди нее находилось улыбающееся лицо Твайлайт.

— Вот. Так разве не лучше? — радостно сказала стоящая передо мной подруга детства. — Совершенно ни к чему обрушивать на себя столько напряжения. Вы уже открыли все необходимые каналы для ваших лейлиний. Дышите спокойно и позвольте своему рогу позаботиться обо всем самостоятельно.

Я сглотнула и неуверенно кивнула.

— Окей, мисс Спаркл.

— Хихи… Зовите меня просто Твайлайт.

— Окей, Твайлайт… — я выдавила слабую улыбку. Мои глаза вздрагивали в нервном тике под мятно-зеленым сиянием, исходящим прямо изо лба. Я не могла сдерживать свое нервное напряжение. Мой особый талант — музыка. Чистая магическая сила — это попросту не мое. Но несмотря ни на что, вот я здесь, посреди владений Твайлайт, пытаюсь сплести простейшее защитное заклинание.

На самом деле, вся моя жизнь с тех пор, как началось проклятье, состоит по большей части из того, что я заставляю себя осваивать такие магические искусства, что прежде даже и не думала пытаться освоить. До того, как я прибыла в Понивилль, самое большее, для чего я когда-либо использовала рог, была лишь левитация небольших предметов по дому, или же игра на лире. И с каждым последующим месяцем, проведенном в этом городе, я сталкивалась с новыми ему применениями: с поднятием бревен для хижины, с испусканием лучей света, чтобы освещать мир в ночи, с сотворением искры, чтобы разжечь камин, и, конечно же, с исполнением магических симфоний, что перевернули мой мир с ног на голову.

Сказать, что мне нужен учитель магии, было бы преуменьшением. Забавно, что я никогда прежде не просила помощи Твайлайт ни с чем, кроме как с опознанием Лунных Элегий. Полагаю, мне всегда казалось, что я излишне ее побеспокою своими просьбами, вне зависимости от того, была ли я незнакомкой для юной кобылы или нет. Тем не менее, вскоре я поняла, что относилась к своей подруге детства как к несмышленому ребенку. Она давно уже не маленькая кобылка, с которой я гуляла по улицам Кантерлота. Она уже взрослая, и, даже более того, она — самый магически одаренный единорог во всем Понивилле. Конечно же, она более чем способна помочь незнакомке, такой как я, изучить что-нибудь новое, вне зависимости от неожиданности столь внушительных просьб. Мне было стыдно за то, что я недооценивала не только ее одаренность, но и способность к щедрости и доброте.

— Не могу понять, у меня получается или нет? — пробормотала я, продолжая слегка потеть. — Можете вы сказать, работает ли?

Она улыбнулась и лишь указала копытом на мой рог.

— Сами посмотрите.

Сглотнув, я бросила взгляд наверх. Глаза мои моргнули, заметив тонкое покрывало изумрудной энергии, натянутое надо мной как сияющий брезентовый тент. Казалось, будто купол чистого света был воздвигнут прямо над моим телом. Каждый раз, когда я слышала удар сердца, я видела, как ручейки магии проносились по сияющей конструкции.

— Ух… — выдавила я. — Разве не прелесть…

— Щит на удивление превосходно поддерживается! — воскликнула Твайлайт, обходя меня кругом и разглядывая прозрачный купол. — Особенно сейчас, когда вы решили расслабиться, как я вам и сказала.

Она остановилась и бросила мне лукавый взгляд.

— Вы уверены, что ранее в этом не практиковались, мисс Хартстрингс?

Я улыбнулась ей в ответ, все еще слегка сотрясаясь от своих сосредоточенных усилий.

— Поверьте мне, Твайлайт. Если бы я знала, что освою благодаря вам так много за один присест, я бы зашла в эту библиотеку куда раньше.

По правде говоря, я заходила к ней уже трижды, и каждый раз — все на этой же неделе. Я освоила еще пятнадцать новых аккордов Восьмой Элегии, и после того меня озарило, что я никогда не смогу сыграть ее, если «Плач Ночи» просто вырубит меня и перенесет куда-нибудь в случайном направлении. Если у меня есть хоть какая-то надежда, любая, какая бы ни была, исполнить все забытые инструментальные сочинения Принцессы Луны, то мне необходимо освоить искусство магической обороны для того, чтобы защитить себя от множества мистических побочных эффектов, что симфония может обрушить на меня.

— Я бы даже хотела, чтобы вы заходили ко мне почаще.

Комментарий Твайлайт застал меня врасплох. Я чуть не разорвала сосредоточение, когда бросила на нее удивленный взгляд.

— Что?..

— Ну, я имею в виду, что… — она описала глазами круг, усмехаясь себе и пояснила: — Хотела бы я, чтобы вообще единороги, как таковые, заходили ко мне почаще, чтобы я помогала им с их магическими способностями. Раньше, пока жила в Кантерлоте, я давала частные уроки младшим студентам в Школе для Одаренных Единорогов Селестии. Выражения их лиц, когда они обретают контроль над своими талантами, просто бесценны! Здесь же, в Понивилле, я работаю, по уши погрузившись в исторические исследования и научные эксперименты. У меня действительно не было ни единой возможности помогать, как когда-то, другим с магией.

— Что ж, я… рада, что… дала вам такую возможность, — смогла сказать я, чувствуя, как трясутся мои колени и как вдруг запульсировала острая боль на кончике рога. — Нннхх!

— Шшш… спокойнее… — она бросилась ко мне и встала так близко, что я почувствовала ее дыхание. — Вдыхайте и выдыхайте. Вы чувствуете обратную реакцию маны по вашим лейлиниям. Она пройдет. Просто сосредоточьтесь на защитном заклинании, и вскоре оно само себя исправит.

Я сглотнула, продираясь сквозь еще несколько волн боли, и прошла, наконец, этот краткий шквал со вздохом облегчения.

— Фух… Оно действительно тянет мышцы, а? — я сглотнула и изобразила слабую улыбку. — Ну, знаете, невидимые мышцы?..

— Чем больше вы будете тренироваться, тем лучше у вас будет получаться, я обещаю, — сказала она. — У вас уже получается лучше, чем у большинства новичков в магии. Пожалуй, даже я, если бы не видела вашу Метку, сказала бы, что в вас кроется талант в навигации меж лейлиний вашего рога.

Мои глаза метнулись к морю книг, выстроившихся по полкам вокруг нас. Я представила себе вместо них земляные стены погреба. Уши мои дрогнули в ответ на двадцать пять аккордов Восьмой Элегии. Я почувствовала подступающие волны холода, но храбро преодолела их, говоря:

— Ну, насколько я знаю, никогда не поздно изучить что-нибудь, что приходит к тебе естественным образом… — я сглотнула. — Или сверхъестественным.

— Давным-давно, Принцесса Селестия открыла мне, что существует основополагающий баланс между видимым и невидимым миром, — сказала Твайлайт. — Вселенная магии подобно зеркалу отражает мир вещественный. Они оба отражают одну и ту же картину. Свет вселенной сияет в обоих мирах одинаково. В конце концов, волшебство — это всегда равноценный обмен. Тот факт, что мы находимся здесь, во плоти, значит, что в той же самой мере способны выражать себя и с помощью маны и энергии. Вопрос не в том, сможет ли единорог найти свой талант эфирного толка или нет, вопрос в том, когда это произойдет.

— Когда вы нашли эту связь, Твайлайт? — спросила я, хоть и знала уже ответ на этот вопрос. — Именно так вы и получили свою Метку?

Она мягко улыбнулась, а в глазах ее блеснули воспоминания о далеком прошлом.

— Давным-давно, мой рог испустил искру, и так я обнаружила свой талант. Но, нет, мне кажется, я не тогда обрела эту связь. Годы спустя, когда я прибыла в Понивилль, я обнаружила искру другого типа, и именно она для меня ценнее, чем все годы упражнений и исследований вместе взятые. Видите ли, мисс Хартстрингс, связь с миром магии не значит ничего, когда вы слепы к связям, что создаете в мире, в котором живете. Подобные узы куда тяжелее в создании и удержании, но и награду за это они дают гораздо щедрее, как я отныне считаю.

Я сделала несколько глубоких вдохов. И только тогда я начала расслабляться, ну, по крайней мере, настолько, насколько она столь самоотверженно пыталась меня научить.

— Неудивительно, что у вас все так естественно получается, Твайлайт. У вас, похоже, действительно все схвачено.

— Хихихи… Ну, я стараюсь. Но я с куда большей радостью бы увидела, как вы и другие единороги достигаете такой же гармонии. Именно поэтому я начинаю новый проект для школы Чирили.

— О? И что же это за проект?

Прежде чем она смогла ответить, знакомая фигура вразвалку вошла в комнату.

— Нннх… Окей, я принес тебе ведро воды, Твайлайт, — проворчал Спайк, изо всех своих сил удерживая деревянную емкость в своих чешуйчатых руках. — Можешь, пожалуйста, напомнить мне, зачем я вообще бегал за ней к колодцу на заднем дворе?

— Спайк? Разве я не объясняла тебе это десять минут назад?! — нахмурилась Твайлайт и указала на лестницу, прислоненную к стене библиотеки. — Нам нужна эта вода для урока защитных заклинаний мисс Хартстрингс!

— Мисс кого? — Спайк скривил лицо, глядя на ведро в своих объятиях как на морскую мину.

— Эй, привет, красавчик, — сказала я, с трудом подмигнув.

— О! Эм, здрасте. Меня прет ваша крутая толстовка!

— Тьфу… — Твайлайт описала глазами круг. Взмахом телекинетического поля, она подтащила лестницу так, чтобы она оказалась прямо позади меня. — Клянусь, Спайк, я, наверное, чем-то не тем тебя кормлю. У тебя будто уши забиты.

— Я держусь подальше от жирных алмазов! Клянусь!

— Не волнуйся об этом, Спайк. Просто забирайся на лестницу и жди моего сигнала.

Он поднялся неловко по деревянным перекладинам, балансируя ведро одним выгнутым запястьем.

— Я не понял. Что мы делаем? Разве, чтоб сыграть над кем-то шутку, нам не Рейнбоу Дэш нужна?

— Спайк, мы же делали это в Кантерлоте, помнишь? Я именно так и освоила сама защитное заклинание.

— Ага, только тогда, по крайней мере, это глупое ведро поднимала Принцесса.

— Мы же можем прожить без магических излишеств Ее Величества, как думаешь?

— Тебе-то легко говорить, мисс Рогоголовая.

— Что-что?

— Эм… Н-ничего! — он встал надо мной с ведром воды. — Готов наливать!

— Эм… — я закусила губу и, потея, бросила взгляд на Твайлайт. — Это по плану? Готова поклясться, я пришла сюда за магическим уроком, а не на конкурс мокрых грив.

— Просто расслабьтесь и сосредоточьтесь на вашем заклинании, мисс Хартстрингс, — сказав это, Твайлайт без малейших усилий воздвигла вокруг меня лавандового цвета стену энергии, создав под моими копытами энергетический круг — как дно у цилиндрической ванны, выстроенной из телекинетических полей. Свидетельство того, с какой легкостью она испустила эти магические лучи, наполнило меня мгновенно восхищением… и завистью. — Хотя это и защитное заклинание самого низкого уровня, его должно хватить, чтобы… ну… не дать вам промокнуть.

— А что если у м-меня не получится поддерживать энергетическое поле?

Она кратко усмехнулась:

— Ооооо, я сильно сомневаюсь, что вам этого хочется, — прокашлявшись, она подняла взгляд на своего ассистента. — Спайк?

— Ага, хорошо. Начали, — он наклонил ведро прямо над моей головой.

Я подавила желание сжаться. Глаза мои инстинктивно сощурились, но к моей радости, вода не хлынула мне в лицо. Вместо этого, едва жидкость коснулась изумрудного купола, она потекла куда угодно, кроме как прямо вниз. Надо мной образовался потолок из жидкости, собиравшейся в магический бассейн. Защитное заклинание работало. Энергия моего рога сопротивлялась сочащимся струйкам колодезной воды. Я не смогла сдержать вздоха восхищения. Это оказалось гораздо проще, чем пытаться отталкивать воду прочь телекинезом. Все, что мне нужно было делать — это поддерживать форму купола, а энергетическое поле позаботится об остальном само. Прежде чем я пришла к Твайлайт, мне и не снилось, что когда-нибудь я вообще даже близко смогу подобраться к исполнению подобных трюков. Тут же на меня нахлынули мысли о том, какие еще элементы способно это заклинание отразить, и сколь интенсивно…

— У вас прекрасно получается, мисс Хартстрингс! — счастливо воскликнула Твайлайт. Она ходила туда-сюда передо мной, наблюдая за тем, как вода стекает ручейками, подобно каплям дождя с краев прозрачного зонта. Ее лавандовый телекинез собрал воду у моих копыт, удерживая ее от распространения на окружавшее нас ценное содержимое библиотеки. — Должна сказать, ваша скорость освоения поразительна! Если будете поддерживать такой темп, то сможете освоить заклинание среднего уровня и глазом не моргнув! Вы даже сможете гулять по дну озера, не промочив шкуры!

Я смогла лишь тихо усмехнуться, разглядывая в счастливом шоке, как вода плещется буквально в дюймах от моего носа.

— Что вы говорите? — я сглотнула и произнесла сгоряча: — А как насчет метели? И смогу ли я пережить погружение в замерзшее озеро?

Это был Спайк, конечно, кто тут же парировал эдакий абсурд:

— Эм… Леди? Сейчас середина августа. Почему вы беспокоитесь о метелях?

Я поморщилась. Прежде чем я смогла найти остроумный ответ, за дверью раздался резкий стук.

Твайлайт крикнула через плечо:

— Библиотека открыта! Заходите!

Едва главный вход распахнулся, комнату затопил яркий свет. Внутрь вплыл бледный силуэт, скользящий по волнам незамутненного в своей мелодичности веселого голоса:

— Ну что, задраить все люки! Потому что, девочка, щас тут все станет громко и дико!

Этот голос…

Каждая артерия в моем теле ударом отозвалась на единственный скачок сердца. Глаза дернулись. Мир подернулся дымкой. А мое защитное заклинание…

Я более его не ощущала. На самом деле, я более не ощущала свой рог. Я не ощущала вообще ничего, кроме воды. Меня окатило с головы до хвоста, промочив до самых костей, когда концентрация над заклинанием раскололась как ледяная скульптура. Шок от отрыва лейлиний и сила выдоха, вылетевшего из замерзающих легких, были ничем по сравнению с волнами удивления, плещущимися у меня в голове. Я рухнула посреди телекинетического поля Твайлайт, ослепленная серым локоном гривы, упавшим мне на глаза как занавеска над ванной.

— Ой! Мисс Хартстрингс! — воскликнул голос Твайлайт, в котором я уловила и нотки бесстыдной веселости. — Я очень… очень извиняюсь…

— Дофига мне пирога! — воскликнул Спайк откуда-то над моей головой.

— Ой блин! Я не знала, что ты учишь магов, Твайлайт! — знакомый голос подошел ближе. Я почуяла запах ванильных духов. Под дрожащими веками я увидела яркие улицы Кантерлота. — Я думала, эти деньки остались в прошлом!

— Ну, только лишь потому, что я не учитель, как ты, вовсе не значит, что я не могу одалживать свои таланты время от времени.

— Да ну, Твайлайт, если бы ты одолжила любому единорогу свои чистые, нефильтрованные способности, его голова бы взорвалась. Нам повезло, что эту кобылу облило водой, а не ее собственной мозговой жидкостью.

— Ой, прошу тебя… — неловко хихикнула Твайлайт.

— Хихи… Эй, эм… мне правда очень неудобно, — она стояла прямо передо мной. Я протянула слепо копыто и она поймала его своей теплой ногой. Прежде чем я что-то успела сообразить, она уже сдвигала в сторону волосы моей гривы бледным телекинетическим полем. Первое, что я увидела в этом мокром мире, — это ее фиолетовые глаза, подчеркнутые алебастровой белизной улыбки. Каждая деталь ее лица ускоряла биение моего сердца: ее белая шкурка, красная грива с фиолетовыми полосками, Метка, изображающая полумесяц, испещренный крохотными звездочками. — Мне не стоило заходить к Твайлайт без предупреждения. Как-то раз она чуть не подожгла занавески в родительском доме. Эй, Твай, помнишь? За неделю до того, как тебя забрали во дворец Селестии, вроде так, да?

— Э-эй! Прекрати! Я изо всех сил стараюсь это позабыть!

Но я не могла забыть это. Я не могла забыть ничего. И ее лицо…

— Мундансер?.. — выдавила я.

Она внимательно посмотрела на меня, а затем улыбнулась. Ее улыбка…

— Я… Я… — мне хотелось обнять ее. Мне хотелось рухнуть без чувств. Мне хотелось потерять сознание и пробудиться одновременно. Затем пришла дрожь, и я вспомнила о вещах куда более реальных, чем этот драгоценный момент.

— Я… эм… — я сглотнула. — Я сидела за вами в Кантерлотской подготовительной школе, пятый год.

Это была правда, по крайней мере, для одной из нас.

— Вы пошли потом на… педагогическую и социологическую специальность.

— Хех… Тесна Эквестрия, а? — ухмыльнулась Мундансер. В глазах ее сверкнула искра знакомого бессмертного озорства и любопытства. Я будто вновь почувствовала себя жеребенком; мне хотелось растаять в тепле ее улыбки. — Не могу сказать, что ваше лицо мне знакомо…

— Лира, — выдохнула я. Со стороны это, наверное, звучало как хныканье, осознала я. Потому я сглотнула и с усилием сложила свои промокшие губы в улыбку. — Зовите меня Лира, Мундансер.

— Что ж, Лира, приношу извинения за то, что вас не узнала, — она описала своими фиолетовыми глазами круг. — Но даже Твайлайт может вам сразу сказать, что я не так уж и часто бывала в школе. Если бы не мои дополнительные внеучебные баллы, то, клянусь, не знаю, как я досидела бы до десятого года, не спрыгнув с самой натуральной скалы.

— Я все неплохо помню, Мундансер, — улыбнулась Твайлайт, убирая пролитую воду и собрая ее левитацией в сферу, которую затем перенесла в Спайково ведро. — Забавно, что ты решила стать учителем, а?

— Грррр! — Мундансер рывком развернулась и галопом бросилась прямиком к ней. — А ну иди сюда, ты!

— Аай! Хихихи! — Твайлайт уклонилась, но только для того, чтоб попасть в нежные объятья, а не крепкий захват. Они с Мундансер счастливо коснулись друг друга носами и обменялись затем дружескими взглядами. — Так здорово тебя снова видеть, Мундансер! Честно говоря, я удивлена, что ты ответила на письмо так быстро.

— И почему бы это? А? — показала язык Мундансер. — Ради Луны, Твай! Я же теперь учитель! Я знаю цену вовремя просмотренных бумаг! И к письмам я отношусь точно так же!

— Ага, ну, — сказала, усмехнувшись, Твайлайт. — Ты все равно меня застала врасплох.

Она на мгновенье заострила взгляд.

— И не поминай имя Принцессы Луны вот так всуе. Найтмэр Мун изгнана из ее духа. Она заслуживает большего уважения.

— Хех. Меньше двух минут прошло, а меня уже распекают, — игриво подмигнула Мундансер. — Ох, Твайлайт… Ты по-прежнему все тот же очаровательный маленький историк, с которым я так любила гулять.

— Ага, ну, в последнее время я стараюсь немного раскрепощаться.

— Старайся получше! Да чего уж там, я те даже помогу, девочка! Куда тут паре кобылок-подружек в этих местах можно сходить на вечеринку?

— Хахаха… Мундансер! — запротестовала Твайлайт, не переставая бросать мне неловкие взгляды. — Я не для того тебя пригласила в Понивилль!

— Ага, ага. Мы сможем заняться этим проектом и позже. Я же только что приехала, Твай! — простонала Мундансер и скинула со спины седельные сумки, бросив их как мешок костей посреди комнаты. — У меня копыта положительно болят!

— Я думала, ты приехала сюда на поезде.

— А потом мне пришлось идти через всю эту Пониванию!

— Понивилль! — криво улыбнулась Твайлайт. — И если ты планируешь провести тут неделю, не говоря уж о трех, то первое, от чего тебе придется избавиться, так это кантерлотской привычки к небольшим моционам. Поверь. Я тут уже полтора года, и по-прежнему мне почти и не доводится поразмять мышцы.

— Эй, уж что-что, а размятие давно неразмятых мышц у меня на каникулах вне дома получается лучше всего, — Мундансер подошла к скамье и уселась, сгорбившись, на нее. Подвигав бровями она добавила: — И если Понивилль хоть чуть-чуть похож на Лас-Пегасас, с этим у меня проблем не будет, улавливаешь?

— Хихихи… Не уверена, что вообще хочу знать о чем ты, — подмигнув, ответила Твайлайт, затем отвернулась. — Спайк? Можешь захватить сумки Мундансер?

— Ага, ага, у меня определенно пробуждаются воспоминания, — пробормотал дракон, поставив на пол ведро с водой и направившись к брошенной седельной сумке. — Я думал, мне больше не придется работать носильщиком.

— Ой, зеленошипый, ты так мило вразвалочку ходишь, когда изображаешь дворецкого!

— Тьфу! Мундансер, перестань меня так называть!

— Хихи… Иди сюда, Спайк. Обними тетю Муни. Ты вроде меня так называл в детстве. Помнишь?

— Фу! Ничего подобного!

Твайлайт хихикнула.

— Звал, звал, Спайк. Я помню…

— Ну и ладно. Хватит соплей. Давайте уже покончим с обнимашками, чтобы я смог вернуться к делам.

— Оооо, Спайк…. — Мундансер коснулась его носом, когда они кратко обнялись. — Твай по-прежнему не щадит твои чешуйки?

— Не меньше обычного. По крайней мере, здесь больше камней на закуску, чем в Кантерлоте. Клянусь, Понивилль построен прямо на алмазной шахте.

— Тогда, тебе наверное не нужна гора сапфиров, что я привезла.

— К-Кантерлотские Горные С-Сапфиры?! — воскликнул, широко распахнув глаза, Спайк. Взгляд, с которым он разглядывал сумки, внезапно стал гораздо живее. — Те самые, что с кварцевой присыпкой?! Ты действительно их привезла?!

Энергия лавандового цвета обвила седельную сумку и утянула ее прочь из внезапно ставших жадными объятий. Твайлайт прочистила горло и изобразила нечто среднее между улыбкой и строгим лицом.

— Десерт может подождать, Спайк. Ты разве ничего не забыл?

— Эм… Что?

Твайлайт открыла ближайший шкафчик и достала из него левитацией полотенце. Протянув его Спайку на копыте, она подтолкнула его с косой улыбкой ко мне.

Спайк закусил губу.

— О, точно, — он направился ко мне, кривясь. — Как это вдруг именно я, кто «забыл» о нашем госте?

— Здесь Мундансер. У меня хотя бы есть оправдание.

— Оооого, девушка! — хихикнула Мундансер и снова коснулась Твайлайт носом. — Может, ты все-таки и изменилась в итоге.

— Хех… Я просто очень рада тебя видеть, Мундансер, — коснулась ее носом в ответ Твайлайт, тепло улыбаясь. — Кажется, будто прошла целая вечность.

— И какая! Ну дела… Твайлайт Спаркл — покорительница Вечной Ночи и Убийца Драконов! Как ты с этим управляешься?

— Никаких я драконов не убивала! Тот, о котором я писала, — он приютился над Понивиллем. И его убедили уйти, и это была работа моей подруги Флаттершай.

— Подруги, а? Никогда бы не подумала, что услышу от себя подобное, но ты определенно должна рассказать мне об этих твоих друзьях, Твай. Клянусь, я будто приехала к многоюродной кузине, чтоб узнать, что она подхватила пони-оспу.

— Мундансер!

— Хаха… Что? Я думаю, это реально феерично, подруга! Того и гляди, следом я узнаю, что ты отрастила крылья и пошла двигать горы! Всегда подозревала, что под твоей очаровательной лавандовой шкуркой кроется тайный аликорн. Это бы многое объяснило, как думаешь?

— Тьфу, Мундансер. Ты свою дурость когда-нибудь выключаешь?

— Только когда не успеваю проверить работы своих учеников.

— Хехехех… охххх, я и забыла, каково это — с тобой рядом находиться.

— Если интересно мое мнение — тебе не помешает еще пара доз меня. Но давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Мне кажется, мы запугали твою гостью до немоты. Хихихи… Кхм. Извините, что так обрушилась на вас, мисс… Лира, так?

Я была сама не своя. Мне казалось, я бесчувственная оболочка вместо пони. Все это время я совершенно не обращала внимания на то, какой мокрой я была. Я могла лишь стоять и слушать эту сцену целую вечность. И когда Спайк подошел ко мне с полотенцем, казалось, будто это призрак протягивает мне саван из-за грани безумного сна. Я взяла полотенце и энергично вытерла лицо. Не только с водой из ведра мне приходилось сражаться. Прошло несколько секунд с тех пор, как я слышала последний раз голос Мундансер. Шмыгнув носом раз, потом другой и убедившись, что мое лицо в сухости и приличном виде, я подняла на нее взгляд с храбрейшей из моих улыбок.

— Прошу вас. Не… эм… не обращайте на меня внимания, — я закусила губу и с трудом удержалась, чтобы не пустить петуха. — Безусловно, вам вдвоем стоит наверстать упущенное.

— И я как раз знаю прекрасное для этого местечко! — просияла Мундансер, быстро обернувшись к Твайлайт. — Кобыла, что ехала рядом со мной в поезде, говорила о восхитительном уютном местечке под названием «Сладкий Уголек».

— «Сахарный Уголок», — поправила Твайлайт. — Я с радостью тебя туда отведу.

— О, ну надо же! — усмехнулся Спайк. — Мне надо ждать, чтобы съесть эти вкусные сапфиры, а вы двое пойдете обжираться в хранилище кексиков?!

— Да ладно тебе, Спайк! — усмехнулась Мундансер. — У нас, девочек, полно работы в следующие три недели!

Твайлайт добавила:

— Ты можешь съесть подарок Мундансер когда захочешь. Тогда как мы с ней будем ломать мозги над этим проектом, пока с ним не покончим. Так что Сахарный Уголок или ничего!

Мундансер снова вмешалась:

— К тому же, сексуальным кобылочкам много сахара и специй не бывает!

Твайлайт закрыла лицо копытом и простонала.

— Клянусь, я не знаю, как мне пережить с тобой больше пяти дней.

— Хихи! Тебе плохо только потому, что ты по мне скучала, подруга! — Мундансер вскочила на ноги. — Итак, мы идем, или?..

— Нам надо сначала заглянуть в понивилльский банк.

— Фу. Скучно. Зачем?

— Затем! — яростно махнула копытом Твайлайт. — Я думала, ты сюда приедешь не раньше завтрашнего утра! Я вчера только купила подарок для моей подруги Эпплджек.

Она со стыдом пожевала губу.

— И в моих седельных сумках сейчас подковой покати!

— Ха! И почему мне кажется, что мне придется одалживать тебе биты… снова?

— Что значит, «снова»?

— Помнишь, все эти походы в детстве в Пончиковую Джо?..

— Эй! Ты сама вызывалась!

— Только потому, что ты так очаровательно оголодало тогда выглядела! Из-за всех этих книг, которые ты читала, — удивлена, что у тебя находилось время запихать себе что-нибудь в глотку!

— Ты так говоришь, будто все было настолько хуже, чем на самом деле…

— Неужели? Когда ты в последний раз сегодня что-нибудь ела?

— Эм…

— Вчера?

— Оххххх…

— Проклятье, Твайлайт! Мне что, всю неделю заставлять тебя что-то жевать, да? Хаха… если бы я заранее знала, я бы притащила целую королевскую казну!

— Мундансер, в самом деле…

— Я угощаю.

Обе кобылы, моргая, обернулись ко мне.

— А?

Мои губы задрожали. Сглотнув сухой комок, я улыбнулась. Мышцы трепетали в моем неожиданно маленьком теле.

— Я угощу вас. Обеих, — сказала я тихим, теплым голосом. — Давайте… Давайте пойдем в Сахарный Уголок вместе. Мы можем поговорить о… о…

Я стиснула зубы, с трудом выдавив из себя:

— О том проекте, над которым вы обе будете работать. Я… эм… я действительно заинтригована. И я хочу услышать о нем все.

— Мисс Хартстрингс, мне и без того страшно перед вами неудобно, — сказала, слегка краснея, Твайлайт, переводя взгляд со своей подруги на призрачную незнакомку. — Я просто так обрадовалась тому, что вы пришли ко мне с просьбой об уроке магии, что я даже не подумала, что в этот день может приехать моя подруга. Я никак не могу просить вас о чем-то таком, особенно после того… ехех… как наш эксперимент оказался немного подмочен.

— Эй… — Мундансер прикинулась, будто шепчет в мою сторону. — Давай, кобылка! Ее животу не помешает пара коричных палочек!

— Может перестанешь, наконец?!

— Хихихи!

— Нет… правда… — я подошла к ним, опасаясь, что упаду замертво под острием их сияющих взглядов. — Я серьезно. Я хочу вас угостить. Кому какое дело, что у меня что-то там на лице не обсохло?

Я сияюще улыбнулась. Их образ на мгновенье подернула дымка, но я сморгнула, и резкость вернулась ко мне.

— Поверьте мне. Вы… вы озарили мой день, — я сглотнула. Я хотела сказать «неделю», «месяц», «год», и даже «жизнь». Но я не могла позволить себе ничего радикального. Пузырек, в который заключен этот миг, куда более хрупок, чем защитная сфера, сотворению которой я научилась, и я до ужаса боялась, что по моей вине он может лопнуть. — Пойдемте поедим куда-нибудь и поговорим… как д-друзья.

Я содрогнулась слегка, произнеся последнее слово, ибо прозвучало оно для меня как жалкий писк котенка. Меня не покидал ужас, что они, возможно, ничего другого и не услышали.

Венок из золотых тюльпанов опоясывал розовую свечу, что тускло горела по центру деревянного столика. Я глядела неотрывно на поблескивающие лепестки желтых цветов. Вместо них я не должна была бы отрывать своих глаз от неоконченного наполовину нотного листа, но нет. Прошло уже немало долгих недель моих трудов, и вот, восьмая элегия, наконец, закончена в моей голове. Композиция должна была бы уже быть закончена и на бумаге, но единственным препятствием тому была я сама, моя нерешительность, мой страх и, что хуже всего, мое сердце, вместе с головокружительными глубинами, в которых оно с недавних пор тонуло.

Когда в Сахарный Уголок вошла Рарити, я заметила это лишь задним числом. Цоканье ее копыт звучало подобно призрачным ударным к симфонии блуждающего разума. Спустя несколько минут, эти удары приблизились ко мне, также как и ее вздыхающий голос:

— О звезды, ну и денек! Похоже, не я одна тут усталая. Кхм. Простите меня. Это место занято?

В венке было двадцать тюльпанов. Двадцать распускающихся цветков. Двадцать дней до дня настоящего, начинавшихся с того, что меня, едва я войду в город, приветствуют улыбкой, голосом и неземным ароматом, что заставляет мое сердце трепетать. Я так хорошо их сохранила. Теперь я задаюсь вопросом, как скоро и они завянут без остатка? Почему самые очаровательные вещи в нашей жизни столь хрупки? Я по-прежнему ощущаю его мягкое дыхание у себя на мордочке.

— Приношу глубочайшие извинения. Я прерываю ваше сосредоточение? Если так, я перейду к другому столику…

— Хмм? — подняла я взгляд на Рарити. Она стояла передо мной с левитирующей рядом и исходящей паром чашкой кофе. Ее сияющие глаза умоляюще разглядывали меня и табуретку по другую сторону стола. Я глянула на нотные листы, затем на другие столики, что нас окружали. Все остальные места в Сахарном Уголке были заняты плотными группками беззаботно болтающих, ужинающих и просто тихо общающихя пони.

— О… Эм… — я мягко улыбнулась ей. Сомневаюсь, впрочем, что глаза мои и в половину были столь живы как ее. — Безусловно. Присаживайтесь, Рарити.

Она мгновенно просияла при звуке собственного имени.

— О, однако же какой мне подарок! — улыбнулась Рарити, и изящно присела напротив меня. Сделав один глоток из кружки с кофе, она поправила шарф на шее и отметила: — Я провела все эти выходные в Кантерлоте, на Гала. Была окружена элитными пони, и ни один из них не удостоил меня даже просто вторым взглядом. Я вернулась в Понивилль, и первый же незнакомец, с которым я говорю, знает меня по имени!

Она подавила счастливый смешок и улыбнулась:

— Нам всем никогда не помешает напоминание, где действительно находится наш дом. Очень рада познакомиться с вами, мисс...

— Хартстрингс, — тихо сказала я. — Лира Хартстрингс.

— Ой, ой… осмелюсь сказать, — она подавила неподобающую леди усмешку. — Ваша шкурка видала лучшие времена. Могу ли я спросить, что же произошло, дорогая?

Я на мгновенье растерялась. Я потянула конечности и вновь ощутила натяжение маленьких пластырей, покрывающих случайные участки моего тела: на ноге, на копыте, и на лоскутке кожи позади левого уха.

— О. Волноваться совершенно не о чем, — мягко сказала я. — Понивилль за ваше отсутствие не стал драматичнее обычного.

Я даже не стала беспокоиться о подслащивании граней этой лжи.

— Ну ладно, — высказалась она, вращая кружку с кофе в своем магическом захвате. Я часто воспринимаю как должное, сколь поистине могучей интуицией, бывает, обладает Рарити. — Если вы настаиваете, я более допытываться об этом не буду.

— Большое спасибо, — ответила я себе под нос. Пронеся над листом левитацией ручку, я нарисовала еще две ноты элегии. Царапанье пера по пергаменту воспламенило мне нервы. Казалось, с тем же успехом я могла бы выбивать слова на могильном камне. Я боялась, что ситуация грозила стать еще холоднее. — Вы… ох… Вы только что из Кантерлота, хммм?

Не нужно было быть гением, чтобы заметить отсутствие энтузиазма в моем голосе. И даже меньше того требовалось, чтобы заметить, насколько мне было все равно.

— Если я не ошибаюсь, там происходили весьма волнующие события.

— Волнующие? Скорее «волшебные»! «Чудесные»! «Непревзойденно восхитительные!» — с каждой новой фразой Рарити впадала в экстаз все больше и больше. Она драматично качнулась назад на сиденье, поймав себя в последний момент с отчетливым аханьем. — О, а знаменитости! Блеск! Роскошь! Все, о чем я только мечтала!

Она вздохнула, глубоко и протяжно, и наклонилась вперед, чтобы сделать глоток кофе, переплавляя пьяную улыбку на своем лице в только лишь удовлетворенную ухмылку.

— О, как ужасно я рада, что это, наконец, закончилось.

Я моргнула. Я наконец-то посмотрела ей в лицо.

— Вы рады?

— Ммммф! — кивнула она, сглотнула кофе и заявила: — Исключительно рада! Каким бы приятным ни был вечер сам по себе, никогда я еще в своей жизни не наблюдала такое количество помпезной блажи, хамских и бессильных попыток казаться рыцарем и самонадутой претенциозности от лица обеспеченных цивилизованных пони! Все эти смешные детали казались интересными по другую сторону эквестрийских таблоидов, но вблизи и персонально… хех… было похоже на пришивание шелка к рубчатому вельвету зубами!

— Хммм… — слегка улыбнулась я. — Довольно красочный для этого вариант описания.

— Мисс Хартстрингс, дорогая, мир дает нам краски, чтобы мы окрашивали ими правду, но их избыток — трагически безвкусен, — Рарити непринужденно откинулась назад и взмахнула кружкой с кофе в телекинетическом захвате. — Прошу, простите меня за то, что я щебечу как школьница, но мои бурные выходные в Кантерлоте раскидали все мои нервы врассыпную. Единственный луч света во всем этом мраке — это компания моих друзей. Но так как я приехала в Понивилль раньше них, то рядом со мной не оказалось близких мне кобылок, с кем можно было бы поболтать. Ну, вы знаете, каково это.

— Вы приехали раньше?

— Ммммхмм.. Я осознала, что за мной тянется чудовищно длинный список заказов на платья, и слишком много их я откладывала, пока готовилась к тому, что, как я наивно верила, должно было стать величайшим событием в моей жизни, — Рарити рассмеялась легко, закатила глаза и нежно сжала кружку в копытах. — Ну, теперь я знаю правду. Лучше всего я расслабляюсь, когда работаю. Я не знаю, относится ли это и к вам тоже…

Я моргнула, глядя на нее. Наклонив голову, я глянула вниз, на нотные листы. Мои уши дернулись, будто в их хрящи впились ледяные иглы. Восьмая элегия была подобна приливной волне льда, что захлестнула собой следующий болезненный вдох. Я почувствовала, как волоски на шее у меня встали дыбом.

— Я расслабляюсь, когда со мной говорят, — выпалила я.

— Ну… — с облегчением усмехнулась Рарити. — Полезно было узнать.

— Скажите мне, вы когда-нибудь встречали его? — спросила я, не думая, задержав взгляд на золотом венке из тюльпанов, разделяющем нас. — Жеребца своей мечты?

Рарити помедлила, прежде чем сделать следующий глоток. Она посмотрела на меня, прищурилась, а затем наклонилась ближе:

— У нас… у нас с вами не было раньше такого разговора?

Я почувствовала, как забилось тревожно мое сердце. Зубы мои задумчиво жевали нижнюю губу. Я напомнила себе, что иногда единственное лекарство от неловкой ситуации — это слепо брошенная крупица истины.

— Мы… эм… мы разговаривали на прошлой неделе, прежде чем вы уехали в Кантерлот со своими друзьями, Рарити, — сказала я. Я спокойно смотрела на нее. — Вы сделали для меня очаровательное и при этом простое платье. Кремового цвета, с золотым растительным орнаментом?

— Сделала, говорите? — лицо Рарити наморщилось под весом тяжкой растерянности. Она откинулась назад и пригладила копытом гриву, блуждая глазами по потолку. — Действительно. Звучит похоже на ансамбль, что я вполне способна была бы сделать. Почему же я не могу просто взять и?..

Ее губы продвигались по минному полю неразборчивых слов. Она, в итоге, сглотнула и явила мне застенчивую улыбку:

— Благие небеса, мой разум действительно блуждал неизвестно где все последние несколько недель, не так ли? Мои глубочайшие извинения, мисс Хартстрингс. Я могу лишь только спросить, послужило ли это платье своей чудесной цели?

Мои глаза на мгновенье опустились к полу:

— Это впечатляющее одеяние, и я не могла бы просить ничего более прелестного. Потому, спасибо вам.

— Что ж, не стоит совершенно никакой благодарности! Говорю вам от всего своего сердца, хотя хотела бы сказать и от своего разума! — она легкомысленно рассмеялась. — О, если бы только все платья встречали столь блестящую судьбу, соответствующую тому гению, что я вкладываю в их создание. Для Гала я сделала просто фантастическое платье, и, боюсь, что его постигла ужасная судьба знакомства с яблочным повидлом и глазурью с торта.

Я бросила на нее полный ужаса взгляд:

— Звучит… звучит чудовищно…

— Мммм… да, он такой и есть, — сказала она, бросив на мгновенье злобный взгляд куда-то в сторону стен.

— А?

— О… эм… да, — Рарити закатила глаза. — Увы, мне стоило провести весь тот вечер с моими друзьями, а не в компании венценосного болвана, манеры которого не распространяются дальше серебряной ложки, застрявшей у него во рту.

Она бросила мне умиротворенную улыбку:

— Мисс Хартстрингс, надеюсь, вы выучите этот урок с куда меньшей трагичностью, чем я. Однако же, истина такова: настоящая любовь едва ли валяется просто так на пути. Судьба приносит нам что-то, и делает это без предупреждения, и мы будем настоящими дураками, если посчитаем, что можем подобное предсказать с легкостью пегаса, что лепит дождевые облака.

— Почему вы так говорите, Рарити? — спокойно спросила я. — Вы мне представляетесь романтичной натурой.

— О, и я большую часть своей жизни исключительно таковой и была! Но жизнь коротка, и никогда не поздно пересмотреть некоторые свои черты.

— И что же это за черты?

— Глупые черты. Постыдные черты. Очарованное мировоззрение капризной кобылки. Все они пленительно легки для постижения, но вот избавиться от них непросто. Я бы одного хотела — чтобы взгляд всего Кантерлота не был сосредоточен на мне, когда я пришла к пониманию, сколь донельзя губительной может быть грубость единственного жеребца для моих детских мечтаний.

— Что бы ни случилось с вами на Гала, Рарити, я уверена, что это лишь запинка на вашем пути, — я, нацарапав на листе несколько черт, привнесла в мир еще три новых ноты. Я уставилась в бездну композиции Луны, шепча:

— Ваши мечты еще могут исполниться.

— Хммм… я погляжу, не я одна — романтик за этим столиком, — сказала Рарити. Она наклонилась вперед с теплой улыбкой. — По крайней мере, я, быть может, не самый рьяный из нас. Скажите мне, мисс Хартстрингс, если я осмелюсь у вас спросить: вам когда-нибудь удавалось пережить невозможное страстное увлечение?

Я вновь остановилась в середине напева, что уводит мою жизнь прочь в бесконечную ночь. Мой взгляд, блуждая, остановился на золотых тюльпанах. Медленно я подняла на нее взгляд.

Я улыбнулась.

— Должен признать, — сказал держащий сияющую лампу Спайк, ведя меня вниз по множеству ступеней спускающейся в подвал понивилльской библиотеки винтовой лестницы. — Вы — первая пони уже за не знаю сколько, кто спускается в это жутковатое место.

Массивные корни дома-дерева со всех сторон вокруг нас тянулись вниз. Там, на самом нижнем уровне цилиндрического подвала, пылились в сиянии заряженных мана-кристаллов ряды книжных полок.

— Едва ли могу назвать вам хоть кого-то, кто бы спрашивал эти старые, старые кучи хлама. Хех… Только не говорите Твайлайт Спаркл, что я их так обозвал. Она почему-то считает этот разлагающийся мусор безумно ценным.

— Чем проще о чем-то забыть, тем проще назвать это бессмысленным, — тихо проговорила я. Ни к чему было говорить ему о том, что я прежде уже спускалась сюда, по меньшей мере пять раз. И в каждый из тех раз у меня не было никаких причин считать, что это место достойно чего-то иного, кроме как просто слепого поиска. До настоящего момента. — Спасибо, что проводил меня, Спайк. Думаю, ты теперь можешь вернуться к своим делам.

— Уверены? — он скривил лицо, вешая лампу на ржавый крюк, торчащий из земляной стены подвала. — Какой же из меня тогда хороший ассистент исследователя, если я просто возьму и брошу вас?

— Что ж, хорошо, — пробормотала я, а затем указала в сторону книжных полок. — Они выставлены по литературным периодам?

— Ага. От пре-классического до средне-тысячелетнего.

— А здесь есть раздел книг, написанных во время Пришествия Теней?

— О, да, безусловно! — Спайк схватил скрипучую табуретку-лесенку. Сдвинув ее к середине третьего шкафа, он запрыгнул на верхнюю ее ступень и счистил несколько паутинок с четвертой полки. — Вот здесь. Согласно пометкам Твайлайт, а сомневаться в пометках единорогов бесполезно, эти шесть книг написаны в этот период. Похоже на кучу каких-то скучных астрономических альманахов, написанных на мертвых языках. Вы уверены, что ищете именно это, мисс?

— Да, Спайк, — сказала я ровно. Подойдя поближе, я забрала у него лесенку. — Спасибо большое. Я дальше сама.

— Ну, если настаиваете, — он пожал плечами и двинулся к ступеням. — Если вдруг понадоблюсь, просто дерните веревку у стены, рядом с лампой. Она ведет к колокольчику на первом этаже библиотеки. Потянете за нее — и я тут же прибегу вам на помощь!

— Постараюсь запомнить.

— Конечно, — он помедлил и указал на меня пальцем, улыбаясь. — И, кстати…

— Да, да, — монотонно ответила я, натягивая на копыта серые рукава. — Я знаю, она весьма «крута».

— Хех. Ладно. Удачи с вашим исследованием, мэм.

Его ковыляющие и цокающие когтями шаги удалились вверх по лестнице. Дверь со скрипом отворилась, помедлила немного и захлопнулась с тихим стуком.

Едва он ушел, я рухнула на пол. Я уронила спину на книжный шкаф, а голову — на верхнюю ступеньку лесенки-подставки. Зарыв лицо в передние ноги, я сделала несколько глубоких вдохов, содрогаясь от волн ледяных серых мыслей.

Я никак не могла вытряхнуть из головы воспоминание о том, как тело Твайлайт обмякло в моих объятьях. В одно мгновенье она плакала навзрыд, а в другое — уже была спокойна, как вода в пруду. Меня тревожило то, сколь драматичной я позволила обернуться нашей встрече. Конечно, это не только ведь из-за ухода Мундансер. Мне нужно было постараться утешить Твайлайт, успокоить ее, ослабить шок и боль от того знания, что я столь горько завещала ей.

Мои тяжелые вздохи эхом блуждали по глубокому подвалу библиотеки. Какой бы одинокой и мрачной эта комната ни казалась, я ощущала странный прилив облегчения от нахождения здесь, от одиночества, от окружения тенями.

Что со мной такое? Во что я превращаюсь? Месяц или два назад я могла улыбаться, и улыбаться искренне. Что изменилось? Почему я не могла ощутить панику и ужас Твайлайт, пока не стало слишком поздно что-то исправить?

Я не могла этого отрицать: я была рада, что она забыла, кто я такая. Я действительно была рада, что вдруг налетело мое проклятье и заглушило ее, укололо ее иглой, от которой она сдулась как воздушный шарик, обращаясь в утратившую память оболочку, восставшую затем из пепла.

Но я не всегда так думала. В конце концов, мне нравилось верить, что за пятнадцать месяцев я превратилась в стойкую пони; заботливую пони; в единорога, который может храбро лицом к лицу встать перед превратностями судьбы и перенести скорбь с достоинством. Если в чем-то я могу быть уверена, так это в том, что я определенно стала сильной; только вот я боюсь, что стала слишком сильной. Неужели сила — это нечто, чем надо гордиться, особенно если она ослепляет к чувствам других пони, пока мне приходится бороться за раскрытие тайн моего проклятья?

Я хочу обвинять в своих бедах столь многое из того, что я перенесла, многое, чем я пожертвовала. Я хотела обвинять элегии, ужас неизвестности, что приходит с их исполнением, извечно тревожащую возможность того, что я следую по мерзлой дороге, у которой нет конца.

Но вне зависимости от того, как старательно я пытаюсь это анализировать, отговорок у меня нет. Кого мне надо убедить, что я становлюсь сильной пони, к лучшему или к худшему? Кто, кроме меня самой может судить преступления или благословения, что я совершила для этой деревни, полной безмятежных душ?

Сидя в подвале библиотеки, я была более одинокой, чем когда-либо прежде. Еще один день пришел и ушел. И вновь я утратила все; и все, что обрела взамен — лишь название мелодии, которая имела смысл только лишь для одной меня. Я содрогнулась, прижимая передние ноги к груди. Я вновь видела глаза моей дорогой подруги, и они полнились куда более горячими и горькими слезами, чем те, что когда-либо, как воды святого посвящения, изливала я в этот мир, потому что ее слезы, по крайней мере, заслуживали той теплоты, что они с собой уносили в забвение. Поистине, «Реквием по Сумраку»…

Я не могла найти в себе силы на плач. Да, я изменилась. Во что я обратилась? Я даже не хотела утруждать себя поисками ответа на этот вопрос. Передо мной лежала куда более древняя тайна, ожидающая раскрытия, и если что-то во мне осталось, чем еще можно гордиться, так это мой опыт ведения правильных исследований.

Так что я встала на ноги, сотворила рогом заклинание тусклого света, подсветив тем самым шесть томов родом из Пришествия Теней, и внезапно осознала, что мои навыки ведения правильного исследования — абсолютная чушь. Спайк, при всей его юношеской тяге к преувеличениям, на этот раз не преувеличивал. Опутанные паутиной книги не несли в себе никакой истинной ценности на первый взгляд. Взглядом вторым мне не удалось извлечь ничего, кроме древних символов, для встречи с которыми все мои годы лингвистических исследований подготовить меня не смогли. На третий взгляд я уловила следы фраз на Мунвайни, синтаксически расставленные столь странно, что они тут же отправили мой мозг в крутую петлю. На четвертом взгляде меня чуть не стошнило от попытки заговорить переставленными задом наперед кусками старого эквинского, что плясали у меня перед глазами.

Через час подобного «исследования» я уже готова была забросить это дело окончательно. Мигрень, что я заработала в процессе, была сокрушительной. Мне почти что даже показалось, что если я сяду исполнять элегии прямо сейчас, то это покажется мне долгожданным отдыхом от того, чем я занималась в подвале библиотеки. Я вздохнула, осознавая никчемное понимание того, зачем я на самом деле здесь нахожусь. Я просто откладывала неизбежное. Твайлайт в своей невинности и желании помочь дала мне последний кусочек мозаики, что был мне необходим, — хотя я определенно в нем не нуждалась. Я освоила в своем сознании восьмую элегию достаточно надежно. Не было никакой особой необходимости давать ей название. Мне нужно было смириться с тем фактом, что визит в библиотеку являлся по своей сути не более чем жестом трусости. Следующий шаг был, на самом деле, шагом предыдущим. Мне нужно было отправиться домой, чтобы встретиться лицом к лицу с ночью и проводить ее песней, равно как и себя саму, за темный горизонт, вечно висящий перед моим взором.

И когда я уже собралась с духом, чтобы уйти отсюда и сделать это, глаза мои прищурились, зацепившись за шесть фолиантов, ибо один из них внезапно показался мне отличающимся от других. Магический свет падал на корешок, любопытно отблескивая. Все это время я искала слова, которые могли бы подсказать мне возможное отношение книг к наследию Принцессы Луны. Но мне раньше не приходило в голову искать символы, пока один из них не оказался прямо перед моими глазами.

У одной из книг, самой тонкой из них, если говорить точнее, один и тот же символ многократно повторялся по всему корешку. И он был ничем иным, как Кобылой на Луне, вычерченной черными линиями по коричневой материи. Осторожно подхватив книгу телекинезом, я подняла ее к глазам. Повернув ее, я обнаружила, что обложка для меня столь же бессмысленна, что и при первом взгляде. Слова были написаны на какой-то напоминающей прото-мунвайни бессмыслице, которая могла бы быть понятной только для пони, жившего тысячу лет назад. Я прокляла себя за то, что у меня не оказалось никаких родственных связей с единорогами старого Вайнпега. Но в то же время большинство домов с историей, тянущейся во времена служения Принцессе Луне, приложили все свои силы для того, чтобы уничтожить любые свидетельства подобных связей. Найтмэр Мун и эквестрийская Гражданская Война — темы, что способны были лишь только запятнать наследие аристократического дома. Если история чего-то доказала, так это то, что самые страшные и глубокие шрамы всегда оказываются старательно сокрыты от глаз будущего.

Но что же это за фолиант, что висел передо мной в телекинетическом поле? Был ли это древний осколок эпохи, что содержал в себе тайну Реквиема, который я намеревалась исполнить? Я раскрыла книгу, листая страницы, и только лишь вздохнула от увиденного. Древние коричневые страницы были покрыты все тем же неподдающимся расшифровке текстом. И плюс ко всему, многие страницы были и вовсе пусты. Я начала понимать, почему эти фолианты покоились в практически непосещаемых глубинах подвала. Только бессмертный аликорн, проживший достаточно для того, чтобы познать смысл бессмысленного, сможет найти применение этим книгам.

И все же я знала свое место. Я вечность бежала по музыкальному следу, оставленному как раз такой богиней, и я не смогу ничего достигнуть, если буду стоять неподвижно. Возможно, было уже слишком поздно наказывать себя за безразличие к горю Твайлайт. У меня еще было время на изгнание труса из моей души. Осторожно положив книгу себе на спину, я сняла со стены лампу и пошла по ступеням на первый этаж библиотеки.

— Знала я одну кобылку, с которой я выросла. Она была меня моложе, — говорила Пинки. — Типа она меня почитала, ну, понимаешь. Мы вместе пошли первый раз на дело, выбрались с каменных полей. Все здорово шло. Выжимали все, что можно. Во время Теплого Очага мы возили пряники в Торонтрот… заработали состояние. Как практически всякая пони, я ее любила и ей доверяла. Позже у нее возникла идея превратить перевалочный пункт для стражи на пути в Кантерлот в целый город. Девчонку звали Мэр Грин, и город, который она придумала, — это Лас Пегас. Она была великая пони, пони с мечтой и внутренним стержнем. И в честь нее не оставили ни плашки, ни знака, ни статуи в этом городе! Кто-то вставил ей в глаз кексик. Никто не знает, кто отдал этот приказ. Когда я услышала, я не разозлилась. Я знала Мэр. Я знала, что она упорная, говорит громко и городит глупости. Так что когда она явилась вся измазанная в глазури, я ее простила. И я сказала себе: «Такое пекарное дело мы себе сами выбрали» Я не спрашивала, кто отдал приказ, потому что он никак не был связан с пекарским делом!

— Эм… — я, одетая в передник и с передними ногами, измазанными по колени в смеси хлебного и кексового теста, поерзала, не зная, что сказать. Я стояла в центре кухни Сахарного Уголка, радуясь обилию столь теплых печей вокруг, но раздраженная неловкостью своего положения под обстрелом монолога Пинки. — Зачем вы мне все это рассказываете?

— Если подумать, то я без понятия. Но мне внезапно захотелось бананового дайкири.

— Чего бананового?

Одна из ближайших печей издала мелодичный «звяк!»

— Оооо! Первая партия готова! — Пинки Пай сжала зубами кухонную варежку для земных пони и вытащила наружу поднос горячих кексов. — Ммммм… чуешь? Обожаю запах ангельского тортового теста по утрам.

— Но сейчас же вечер.

— Ну вот, опять ты придираешься! — подавила смешок Пинки Пай. — Пекарное дело стоит на веселье и на том, чтоб делиться счастьем! Самое замечательное в создании угощений в том, для кого ты их делаешь! Вот, например, я всегда думаю о своих друзьях, когда пеку глазурованные удовольствия. Именно от этого они становятся гораздо лучше! В некотором роде, можно сказать, я запекаю по кусочку друзей в эти кексики.

Она протянула золотисто-коричневый кусочек мне на копыте.

— Вот. Попробуй. Всегда лучше проверять на вкус. Так узнаешь, выдавать ли клиентам шлем для их пути без возврата в земли взрывающихся вкусовых сосочков!

— Я… я… — я уставилась на этот вкусный, исходящий паром хлеб. Рот заполнился слюной, а глаза подернулись дымкой от его вида.

— Только… п-попробовать? — простонала я, и вдруг мой рот заполнился горячим восхитительным вкусом. — Мммммммф!

— Хихи. Глупая кобылка! — улыбнулась Пинки Пай, запихнув мне в рот еду. — Это ведь твои кексы!

— Ммммф! — я проглотила теплый кусочек, нежно держа в дрожащих копытах оставшийся. — М-мои кексы?

— Мы их все спекли для тебя! Для тебя и меня! — она широко улыбнулась. — Потому что ты тоже мой друг!

Что-то внутри меня выключилось… или включилось. Я и теперь не уверена до конца, что понимаю. Мои чувства мгновенно расплавились от сладкого удовольствия, когда я наполнила свой пустой желудок в мгновенье ока. Пинки повезло, что я не откусила ей копыто.

— Оооогоооо! Долбаный дым с трубой сверху вниз! Хихи! Наслаждаешься своей собственной работой, а, мятнощекая? Хихи!

— Я… — я задыхалась, восстанавливая дыхание после сметания еды без остатка. — Ммм… Да…

Я счастливо пошатывалась от ощущения чего-то съедобного у себя в животе.

— Однозначно хорошо поработала…

— Ну, впрягайся, кобылка, тебя ждет еще! Потому что там, откуда я это взяла, есть еще целая куча! — она подтянула несколько конусов для глазуровки и прочие кондитерские инструменты. — Займись глазурью, а я их сделаю Тройными О!

Я недоуменно на нее покосилась.

— Простите?

Она, фыркнув, захихикала в ответ и погремела банкой окрашенных в радужные цвета конфеток.

— Экстра, Экстра, Экстра обсыпанными!

— О… — я глухо усмехнулась и принялась усердно работать над тем, что должно было стать моим чудовищно потворствующим прихотям обедом. — Ну конечно.

— Эй, ты же должна улыбаться, зеленокопытая! Хихи. В конце концов, только это действительно имеет значение.